Против течения. Десять лет в КГБ

Психиатр и его коллега (оба с секретным допуском) охарактеризовали меня как человека с „высоко развитым интеллектом”. Роб и мистер Бинс считали меня существом, отягощенным массой сложных проблем, но при этом глубоко моральным. И более того — думаю, они видели во мне христианина, впавшего в кризисное состояние духа в результате долголетнего пребывания в том аду, из которого я в конце концов сбежал. Уверен, что они отлично разгадали мою натуру, когда настояли на том, чтобы мне было дано достаточно времени — осмотреться и обдумать свое положение. Они поняли, что любой признак принуждения со стороны американских властей спровоцирует с моей стороны мятеж, что полное сотрудничество со мной возможно лишь по доброй моей воле. Только так и не иначе. В конце концов власти приняли условия, на которых я настаивал, и мистер Бинс сказал: „Стан, мы будем рады любой помощи, которую вы можешь оказать нам. Расскажите все, что, как вы считаете, вам позволяет совесть. Большего мы от вас не вправе требовать”.

Очень скоро возникли чисто практические проблемы, связанные с жизнью в Виргинии. Я попросил, чтобы приставленных ко мне телохранителей убрали. Власти сначала было заколебались, но потом, поняв, как для меня важно чувствовать себя полностью свободным, согласились. Однако оставалась проблема денег. Власти могли обеспечить мне квартиру, питание, газеты, туалетные принадлежности и т. п., но, не имея своих денег, я все же фактически был на положении как бы заключенного — что-то вроде посаженного под домашний арест.

И вот однажды Роб сделал мне такое предложение:

— Стан, кончайте упрямиться! Правительство США всегда платит консультантам от 50 до 200 долларов в день. Можете проверить, если угодно. А ведь вы именно этим и занимаетесь теперь — консультируете! Причем вы отличный консультант — лучше многих прочих. Ну, а теперь скажите по совести: с какой стати вам отказываться от этого гонорара?

Поколебавшись, я согласился, чтобы мне начисляли по полсотни в день. Получив первый чек на 250 долларов, сто из них я дал Робу.

— Это мой долг одному американцу в Токио, — объяснил я. — Не могли бы вы как-то переслать эту сотню ему? И передайте, что я не только с благодарностью возвращаю деньги, но и шлю ему свое благословение. Он в свое время благословил меня, и это очень мне помогло. Надеюсь и мое поможет ему.

Роб взял деньги и ушел, улыбаясь.

К середине декабря процедура опросов уже подходила к концу. Колеса американского разведывательного сообщества вовсю крутились, проверяя и перепроверяя все мною сказанное. Мне не терпелось покончить со всем этим, подыскать какую-то работу и окончательно вписаться в здешнюю жизнь. История жизни Станислава Левченко, бывшего офицера КГБ, в конце концов, как я полагал, подошла к концу, и мне хотелось закрыть эту главу и приступить к следующей.

Однако в результате действий советского посольства в Вашингтоне и госдепартамента США, история эта еще не кончилась.

Когда я только-только ступил на землю США, мне было сказано, что я не обязан встречаться с кем-либо из советского посольства.

— Вы — свободный человек, — сказал мне представитель правительства, — и вовсе не обязаны видеться с кем-либо из советских официальных лиц в Соединенных Штатах Америки.

— А что, в других странах это обязательно? — спросил я.

— Есть страны, где от любого человека, попросившего политического убежища, требуют, чтобы он встретился с представителями страны, которую покинул. Однако у нас этот вопрос чаще всего оставляется на полное усмотрение того, кто просит об убежище. Если вы надумаете встретиться с представителями СССР, то — пожалуйста. Если же вы этого не хотите, никто вас принудить не может.

— В таком случае я заявляю, что не хочу встречаться ни с кем из советского посольства. Да и вообще впредь я бы не желал видеться с кем-либо из КГБ. Если это действительно зависит от меня, я заявляю со всей решительностью — нет и нет.

Но дальнейшее развитие событий меня удивило. Я вовсе не считал себя настолько важной персоной, чтобы из-за меня Советский Союз надумал обратиться к президенту США. Однако именно до этого чуть-чуть не дошло дело. Сперва советский посол Анатолий Добрынин[1] формально потребовал от госсекретаря Сайруса Вэнса, чтобы со мной была устроена встреча. Причем он даже решился недвусмысленно намекнуть, что, если его требование не удовлетворят, он, Добрынин, обратится прямо к президенту США Джимми Картеру.

Вскоре после этого меня пригласили в государственный департамент. В ответе Роба на мой вопрос о том, что бы это значило, сквозила ирония.

— Судя по словесному оформлению, это вроде бы именно приглашение, но, думаю, это следует интерпретировать как необходимость туда явиться. Ясно?

— А могу я отказаться?

— Думаю, что да, — сказал он с некоторым сомнением в голосе, — но это будет большой неучтивостью.

— Следовательно, мне надо идти?

— Да, — ответил он и заулыбался во весь рот. — Раз уж дело дошло до этого, лучше, думаю, пойти.