Против течения. Десять лет в КГБ

— Данное заявление я делаю с тем, чтобы не было никаких сомнений относительно причин моего прибытия в Соединенные Штаты Америки или относительно моих будущих намерений. Я прибыл в США по причинам личного порядка. Меня не принуждали к переезду сюда. Я прибыл сюда по своей собственной воле и добровольному решению. Я хочу, чтобы СССР и его официальные представители знали, что решение мое окончательное и что бы они ни предпринимали, я от него не откажусь.

Бессмертных спокойно выслушал мое заявление. После этого наша встреча быстро закончилась.

А через некоторое время я получил два письма и две телеграммы от Натальи — она явно отправила их без ведома КГБ. Так я узнал о том, как на самом деле обстоят дела с моими близкими. В первом письме она обрисовала ситуацию с Александром.

„Бедный мальчик, — писала она, — он так несчастен. Его положение в школе ужасно. Учителя, разумеется, получили распоряжение КГБ. Я не вижу иного объяснения их бесчувственной жестокости. На днях он, вернувшись из школы, бросился в туалет, запер дверь и потом его там вырвало. Соседка услышала и сказала мне, и мы стояли у двери и просили его отпереть. Когда он наконец вышел, то был так бледен, что я испугалась за него. Только вечером он разговорился и рассказал, что каждый день учителя требуют от него писать сочинение о том, что он думает о людях, покинувших свою родину. В тот день одна учительница схватила его за плечи и начала трясти, приговаривая: „Что ты думаешь о беглецах, а? Почему ты не расскажешь это нам, а?” Саша отказался вообще что-либо говорить.

Во втором письме Наталья сообщала, что из-за КГБ жизнь Александра стала совершенно невыносимой, и она перевела его в другую школу, но новая школа оказалась даже хуже прежней. „КГБ сделал свое дело в этой школе тоже, — писала она. — Окружение там настолько враждебно ему, что я не знаю, надолго ли его хватит”.

О самой себе она сообщала: „Стас, я даже не могу описать этого. КГБ повсюду. За мной следуют по пятам, как только я выхожу из дому, и по меньшей мере дважды в неделю меня вызывают в это кошмарное Лефортово для допросов. И я все время боюсь, что однажды они меня там оставят. Что тогда будет с Сашей?”

Телеграммы были одинакового содержания: „Мы хотим воссоединиться с тобой тчк Начала оформление бумаг тчк Наташа и Александр тчк".

Боже мой, как же я промахнулся?

Окончательно придя к решению бежать без них, я перебрал все варианты и остановился на том, который, как мне казалось, обернется для них наименьшим злом. Они решительно ничего не знали о моем намерении бежать. Наталья никогда бы не согласилась бежать вместе со мной, так что эту тему я даже и не обсуждал с ней. Прежде всего, она была слишком большой патриоткой. Кроме того, если бы я посвятил ее в свои замыслы, одно это уже превратило бы ее в соучастницу „преступления”. По закону в таком случае она обязана была бы донести на меня. Но я знал ее слишком хорошо, чтобы не сомневаться, что этого она никогда бы не сделала. Я был почти уверен, что когда КГБ узнает о наших семейных проблемах и о том, что мы уже решили разводиться, с Натальи спадет всякая ответственность за мои деяния.

Я также знал, что к тем, кто сотрудничает с КГБ, относятся не так безжалостно жестоко и, да простит мне Господь, полагал, что Наталья отречется от меня и в обмен за это будет пощажена. Более того, я был уверен, что как только КГБ убедится, что Наталья с Александром ничего не знали о моих намерениях и не играли никакой роли в моем идеологическом бунте, их оставят в покое.

Я ошибался. Ошибался, думая, что сталинистская ментальность уже изжила себя в Советском Союзе, ошибался, думая, что невиновность может служить защитой от злобы со стороны чекистов.

В начале 1980 года я сумел дозвониться Наталье. Я рассчитал так, чтобы в Москве в это время была ночь, поскольку знал, что по ночам активность КГБ снижается. Разговор этот доказал мне, что сталинское варварство до сих пор процветает в Москве. Моя жена и сын жили в крайней нищете. Наталью не брали на работу, ей приходилось учительствовать на полставки, так что она получала меньше половины того, что необходимо для жизни. У сына в результате организованной травли повысилось давление и появились боли в желудке — похоже, что у него язва.

— Стас? Это в самом деле ты? Ой, как я рада слышать тебя, — сказала она, узнав мой голос. — Стас, мы так одиноки… все от нас отвернулись… Я так боюсь… Никто не хочет общаться с нами, кроме моей бедной старушки-мамы. Что?.. Нет, мы ничего не получали от тебя… Нет, ни писем, ни посылок, ни денежных переводов… ничего. — Под конец она сказала: — Они говорят, что по закону мы все виноваты — все трое.