Против зерна: глубинная история древнейших государств

Искусство ведения войн на аллювиальных равнинах Месопотамии с конца периода Урука (3500–3100 годы до н. э.) и на протяжении двух тысячелетий было схожим и состояло не столько в завоевании территории, сколько в собирании населения в зерновом центре. Благодаря оригинальному и скрупулезному исследованию Сета Ричардсона мы знаем, что подавляющее большинство войн на аллювиальных равнинах велось не между крупными и известными городами-государствами – это были небольшие военные кампании, посредством которых каждое крупное государственное образование завоевывало независимые сообщества в собственных внутренних районах, чтобы увеличить свое трудоспособное население и тем самым свою власть[137]. Государственные образования стремились и силой, и убеждением собрать «неусмиренные» и «рассеянные» народы в одно «стадо безгосударственных народов под государственным контролем». Как отмечает Ричардсон, этот процесс был неизменным императивом для государств, поскольку они теряли «свое население и в результате действий, и в пользу безгосударственных групп». Хотя государства претендовали на якобы искусное управление подданными, на самом деле они постоянно прилагали усилия, чтобы компенсировать потери от их бегства и смертности, как правило, проводя насильственные кампании, чтобы заполучить новых подданных из числа «не облагаемых налогами и неуправляемых» народов. Кодексы законов Древнего Вавилона явно озабочены беглецами и побегами, а также попытками вернуть их на назначенное им место жительства и работы.

Государство и рабство

Рабство не было изобретено государством. Разные формы порабощения (индивидуального и общинного) широко практиковались безгосударственными народами. Фернандо Сантос-Гранарос задокументировал множество форм общинного рабства в доколумбовой Латинской Америке, многие из которых сохранились и в период колониального рабства после Конкисты[138]. Хотя в целом рабство смягчали процессы ассимиляции и восходящей мобильности, оно было распространено среди коренных американских народов, нуждавшихся в рабочей силе. Несомненно, закабаление людей было известно на древнем Ближнем Востоке до появления первых государств. Аналогично оседлости и одомашниванию злаков, которые предшествовали государственному строительству, первые государства лишь развили и расширили масштабы института рабства как основополагающего инструмента максимизации численности трудоспособного населения и излишков, которые государства могли присвоить.

Невозможно преувеличить центральную роль закабаления (в той или иной форме) в развитии государств вплоть до недавнего времени. Как отметил Адам Хохшильд, в 1800 году примерно ¾ мирового населения фактически жили в неволе[139]. В Юго-Восточной Азии все первые государства были рабовладельческими и работорговыми: до конца XIX века самым ценным грузом малайских торговцев в островной части Юго-Восточной Азии были рабы. Старики из «коренного народа» (оранг-асли) Малайского полуострова и из горных народов Северного Таиланда вспоминают истории своих родителей и дедушек-бабушек о страшных набегах работорговцев[140].

Учитывая разнообразие форм, которые закабаление принимало в истории, возникает искушение предположить, что «без рабства нет государства». Известен вопрос Мозеса Финли «Была ли греческая цивилизация основана на рабском труде?» и его громкий и подтвержденный документально ответ – «да»[141]. Рабы составляли абсолютное большинство, возможно даже ⅔, афинского общества: институт рабства воспринимался как само собой разумеющийся, поэтому никогда не возникал вопрос о его отмене. Согласно Аристотелю, некоторые люди, по причине отсутствия у них рациональных способностей, являются рабами по природе и их нужно использовать как рабочий скот, как орудия труда. В Спарте рабы составляли еще большую долю населения, чем в Афинах. Однако различие, к которому мы вернемся позже, состояло в том, что большинство рабов в Афинах были пленниками из числа народов, что не говорили на греческом, тогда как рабы в Спарте были преимущественно «илотами» – местными земледельцами, которых Спарта завоевала и с помощью общинного закрепощения заставила работать и производить все необходимое для «свободных» спартанцев, т. е. речь идет о присвоении зернового комплекса оседлого населения военизированным государством на этапе его строительства.