– Пока ничего, – ответила художница, выделив слово «пока». – Но в отличие от тебя мне наплевать на то, что он спал с Наоми.
И снова шахта грузового лифта.
Вертикальная бездна, выстроенная из металлических хрящей, цепляясь за которые, они медленно спускались к центру инопланетного корабля, где, как надеялся Аллан, располагалась рубка управления. А там… или победа, или смерть. Так определил для себя Райли и так собирался действовать: наотмашь, яростно, попробовать взять всё, а если не получится – то как можно больше. Не из жадности, а потому что так нужно. А главное – быть готовым сказать: «Тогда мы умрем вместе». И так сказать, чтобы у собеседника, даже если им окажется машина, то есть Искусственный Интеллект, не осталось сомнений в том, что они умрут вместе.
«А есть ли у Искусственного Интеллекта инстинкт самосохранения?»
Аллан не сомневался в том, что сумеет правильно произнести фразу, но произведёт ли она нужное впечатление? Не получится ли так, что боевой компьютер равнодушно предложит: «Взрывай», потому что не имеет права оставлять корабль в руках врага? А компьютер на то и компьютер, чтобы подчиняться букве закона, а не его духу. На дух ему плевать. Единственный закон компьютера – алгоритм, которому он будет следовать вплоть до самоуничтожения. И этот момент был самым тонким в плане Райли – переговоры. Он к ним готовился, знал, как их вести, однако с тех пор, как Козицкий высказал предположение об отсутствии на борту самих инопланетян, не мог отделаться от мысли, что переговоры не имеют смысла, ведь переубедить машину невозможно. И самая главная угроза, мощнейший козырь, который он может выложить на стол – сохранение жизни, окажется для Искусственного Интеллекта пустым звуком.
Нужна другая стратегия.
Однако её не придумать на привычных стереотипах и в отсутствии внятной информации о пришельцах. Как они относятся к жизни? Как они относятся к смерти? Кем они видят представителей других разумных видов? Как относятся к ним? Какими словами можно до них достучаться? И можно ли до них достучаться словами? За что зацепиться, выстраивая новый план переговоров? Об этом Аллан думал всё последнее время, не забывая демонстрировать окружающим полную уверенность в положительных результатах рейда и правильности выбранной стратегии. Думал и всё больше склонялся к мысли, что допускать переговоры нельзя. Точнее, можно, но только в самом крайнем случае, если компьютерная система восстановится раньше, чем они доберутся до рубки управления, и другого выхода попросту не будет. А в идеале нужно либо её уничтожить, либо взять под полный контроль.
Иначе – никак.
Однако в последнее время у Райли появилась новая тема для размышлений. Для серьёзных размышлений.
Октавия.
Умная, красивая, популярная.
Их взаимоотношения строились на абсолютно понятных и абсолютно честных взаимовыгодных принципах. Пиарщики «Фантастического Рождества» не имели права не привлечь к проекту самого популярного молодёжного блогера – Аллан уволил бы их за такой прокол. Менеджеры Леди Ок прекрасно понимали, что участие в самом знаменитом молодёжном проекте года, а возможно – десятилетия – изрядно поднимет блог. Они договорились и до сих пор были вполне довольны сотрудничеством.
Однако теперь, после разговора у энергетической пушки, Райли попытался вспомнить, кто был инициатором взаимовыгодного сотрудничества? Не получилось ли так, что это Октавия стремилась присоединиться к проекту, чтобы получить аудиторию и, возможно, трибуну? Громкую трибуну, установленную на захваченном «Чайковском»? Выслушивая результаты расследования, которые Козицкий излагал на каждом сеансе связи, Аллан хоть и прикидывал – машинально, – кем может оказаться Краузе, но никогда не тратил на прикидывание много времени, справедливо полагая, что это задача Козицкого.
А теперь задумался.