Протопоп Аввакум и начало Раскола

Лопухин со своим отрядом и монахом Серапионом в качестве проводника прочесал леса по ту сторону Клязьмы, сжигая на своем пути скиты и захватывая каждого, кого только мог. Допросили монахиню Мариамну, монаха Леонида, Стефана Малого, Вавилу и многих других: у них у всех спрашивали, не знают ли они, где находится Капитон и инокиня Евпраксия, та самая, которая повсюду посылала «лжепророков». Те, кто отрекались от своих заблуждений и обещали больше не повторять их, как Тимофей или Стефан, сын Ивана Лисина, даже те, кто были активными вербовщиками новых «капитонов», получали свободу и были отсылаемы по месту жительства. Другие же были «примерно наказуемы». В январе «за свою глупость» был сожжен живым Вавила[1314]. Настоятель Моисей был арестован, так же как и протопоп Меркурий[1315]. Но инокиня Екатерина, приведшая в 1664 и 1665 годах в пустыню весьма многих, а также и Евпраксия ускользнули от ареста; что же касается Капитона, то узнали, что он совсем недавно умер[1316].

В марте Лопухин и его стрельцы углубились на лыжах в болота и леса Нижегородского края по ту сторону Волги и, после того, как прошли двести верст, идя по следам искателей дикого меда, достигли келий Ефрема Потемкина. Потемкина арестовали 23 марта, отослали его в Москву и сожгли его келии. Затем Лопухин направился через Нижний в Мурашкино и Лысково[1317].

Лопухина все же не был до конца уверен, что он полностью уничтожил очаг неповиновения, поэтому после своего отъезда он поручил Серапиону продолжать искоренять его. В действительности же большая часть «бунтарей» просто разбрелась: в скором времени Серапион их и обрел. Некоторые продолжали проводить в жизнь учение, завещанное Капитоном своим ученикам, прежде чем преставиться: «Вашего спасения ради старайтесь умирать от истощения»[1318]. Ведь этот вид добровольной смерти вовсе не требовал активного вмешательства со стороны человека; этот вид смерти менее всего навлекал на себя упрек в самоубийстве. Вместе с тем некоторые соблазнялись и очистительной силой огня. В Вологодской стороне, при приближении воеводы Зубова в марте 1666 года, четверо людей, после того как они наполнили избу сеном, заперлись в ней, подожгли ее изнутри и сгорели. Семеро других, украдкой от своей деревни, однажды ночью пришли в поле, заперлись в сарае для дегтя, сами его подожгли и сгорели. В Нижегородском воеводстве монахи, когда пришли стрельцы, заперлись в своих кельях и также сожглись[1319]. Если это и было самоубийством, то люди, хорошо знавшие жития святых, обладали в достаточной мере соответствующими примерами, чтобы оправдать его[1320].

Нельзя было ожидать ничего от этих, отрицающих все, людей. Напротив, думалось, что увещания и авторитет Собора могут воздействовать на более умеренных «раскольников». В то самое время, когда действовал Лопухин, в Москву было привезено много сосланных. 2 ноября 1665 года состоялся настоящий наплыв привезенных из Тобольска ссыльных; то были: игумен Адриан, попы Федот, Терентий, Доментиан, Полиевкт, Лазарь, дьяконы Иван Семенов и Федот, иподьякон Федор Трофимов, дья чок Федор Стрекаловский[1321]. Это был, очевидно, самый оплот старой веры в Сибири[1322]. Однако, что касалось Доментиана, Лазаря и иподьякона, состоялась отмена распоряжения; они вскоре были снова высланы из Москвы в Пустозерск[1323]. Лазарь успел только передать царю свиток, содержащий около семидесяти обвинений против новых книг и обрядов[1324].

Те, которые были дотоле еще на свободе, теперь были арестованы. 9 декабря 1665 года дьяк Никита Казанец со стрельцами ворвался к дьякону Федору, захватил его книги и бумаги, полный ящик личных документов, выписки из Священного Писания, разные рукописи и отвел его в резиденцию митрополита Крутицкого, где его и допросил митрополит Павел[1325]. Он заявил, что он признает только старые книги и действует по примеру Григория Неронова, Аввакума и Спиридона Потемкина, которые все, по его убеждению, были добродетельными мужами; относительно же тех, кто служил по новым Служебникам, он отказался высказаться: «Судит им Бог!» Доверяя, очевидно, справедливости Собора или же, возможно, не желая унижать себя молчанием, он признал все свои сношения со сторонниками старой веры. Наконец, он подтвердил, что до вынесения решения Собора он не изменит своего мнения о новых Служебниках. После этого его передали под надзор монаху Сосфену и посадили на цепь[1326]: в таком положении он оставался пять недель. 13 декабря он должен был дать новые объяснения относительно захваченных у него при обыске бумаг[1327].