Протопоп Аввакум и начало Раскола

«Рцы по рускому языку: Господи помилуй мя грешнаго! А кирелеисонот отставь; так елленя говорят; плюнь на них! Ты ведь, Михайлович, русак, а не грек. Говори своим природным языком; не уничижай ево и в церкви, и в дому, и в пословицах. (…) Любит нас Бог не меньше греков; предал нам и грамоту нашим языком Кирилом святым и братом его. Чево же нам еще хощется лутче тово? Разве языка ангельска? (…) Да аще бы и ангельски говорили – Павел рече, – любве же не имам, бых яко медь звенящи (…). А ты, миленькой, посмотри-тко (…). Всех ли християн-тех любишь? (…) Меня хотя и не замай в земле-той до смерти моей; иных-тех распусти (…). Сын твой после тебя распустит же о Христе всех страждущих и верных по старым книгам (…). Тако глаголет Дух Святый мною грешным, рабом своим: и здесь то же будет после тебя! И ты послушай меня, зделай доброе при себе, дондеже еси в животе»[1788].

Есть еще время для покаяния.

От псалмов Аввакум переходит к IX главе Книги Притчей, к главам IV и V Премудрости Соломоновой, к XII, XXXV и LV главам Книги пророка Исаии. И здесь снова он строго следует тексту, кое-где перефразируя его, извлекая из него поучение, цитируя по памяти ту или другую проповедь Иоанна Златоуста или отрывок из Лествицы или используя ту или другую подходящую притчу из Алфавита, но он лишь ждет удобного случая, чтобы подробно изложить старую веру, преподать полезные советы верным или высказать резкие угрозы по адресу еретиков. Вот в одном месте мы видим рассуждение о семи просфорах, прерываемое яркими и резкими обличениями никониан. Далее говорится о христианской любви: «своего врага люби, а не Божия; бранись с еретиком; не всякий мир добро. Далее идут поощрения и утешения: торжество неверных будет непродолжительным – смерть принесет нам покой и отдых. Слава Ти, Господи, вот и конец тебе подходит, старче! Умираешь-то ведь один раз. Далее идет параллель между христианской жизнью христиан и роскошествованием новолюбцев; вслед за этим чудотворным обретением мощей святого Иринарха он оправдывает закономерность защиты Соловков; наконец, он снова утверждает веру в Святую Троицу.

Оставляя пророка Исаию, Аввакум снова возвращается к вопросу о книгах: все книги, напечатанные при патриархах Филарете и Иоасафе и ранее, являются добрыми и непорочными; что касается книг, изданных при патриархе Иосифе, порицать их нельзя, но в них и хорошее, и плохое: «есть кое-чему перемена, не ересью кладено, но высокоумием»[1789]. Тем более киевские книги должны читаться критически: «с разумом сия подобает прочитати книги». Ранее он хвалил огулом все книги, изданные до Никона: очевидно, споры с Федором, тревожные вопросы, задаваемые верующими о тех или других расхождениях, позволили ему увидеть правду: что Наседка и его сподвижники совершили глубокую и смелую реформу.

Чтобы составить заключение сборнику, который он имел в виду, именно своей «Книге толкований», Аввакум составил более общее «Нравоучение, како житии в вере Христове»[1790]. Отчасти это было повторением старых нравственных указаний, рассыпанных по различным книгам вплоть до Алфавитов. Но даже и тут в языке, в характерных деталях касательно отношений между супругами и очищений, равно как и в некоторых воспоминаниях о сибирских подвигах или прежних спорах с никонианами чувствуется живая личность автора[1791].

III Узники при новом царствовании: челобитная Аввакума царю Федору; обманутые надежды и послание Симеону-Сергию

В то время, когда Аввакум писал эти строки, царю было уже поздно раскаиваться, а верующим извлечь надлежащий урок из защиты Соловков.