Протопоп Аввакум и начало Раскола

«Ну, полно мне того говорить! Помирися с Федором, помирися с детьми моими – добро ти будет; аще ли ни – то нехорошо будет. Напрасно покидаешь и Марковну: Марковна – добрый человек; я ее знаю. (…) Пожалуй, Бога ради, не отринь от себя детей моих духовных, Дмитрия попа с попадьею, а то слышу, что ты их изгоняешь»[1516].

Будущему предстояло оправдать как для юродивого, так и для боярыни поведение Аввакума.

Конфликт, столь пагубный как морально, так и материально для небольшой московской общины, вскоре прекратился. В самый острый момент уехали на Мезень Иван и Прокопий, Федор сопровождал их. Это произошло в конце 1668 года или в начале 1669 года. В течение некоторого времени Морозова еще смогла жаловаться на то, что на Мезени вскрывали ее письма к Аввакуму или его ответы[1517], но протопоп вскоре навел порядок и все позабылось[1518].

IV Почта 1669 года; послание к царю

Прибытие Ивана с женой Неонилой, дочкой Марьей, Прокопия, Федора и еще одного ученика Аввакума – Луки заполнило весь дом в Окладниковой слободе. Вся большая семья была почти восстановлена, как в 1664 году в Москве. Тут был младший из мальчиков Афанасий, все три дочери: Агриппина, Акилина и Ксения; бережливая и достойная вдова Фетинья Ерофеева со своим сыном; молодая девушка Ксения, вероятно служанка, и несколько таинственных «вновь окрещенных», возможно, привезенных из Сибири, возможно, самоедов, недавно обращенных протопопом в веру на Мезени; наконец, некий Григорий, учитель Афанасия, который, увы, к концу своей жизни отказался от старой веры[1519].

Для четверых ссыльных эти многочисленные и преданные домочадцы, жившие в относительной близости, были твердой точкой опоры. Иван, более осведомленный и образованный, был более, чем Анастасия, способен установить связь с Москвой и другими старообрядческими общинами. С той поры послания, исходившие из Пустозерска, можно было переписывать, размножать, сохранять и пускать по всем направлениям с меньшей опаской, чем из столицы.

Если Аввакум и его друзья были руководителями душ и, следовательно, людьми, обязанными следить за событиями, писать письма и грамоты, чтобы наставлять верующих, они ни в какой мере не были ни политиками, ни писателями. Они прежде всего были духовными лицами и учили старой вере только лишь потому, что в ней была вся их жизнь. В изгнании духовная жизнь Аввакума оставалась той же, что в Москве.

В Пустозерске в 1679 году было три церкви: церковь Спаса, Введения и Никольская церковь[1520]. Приходской священник Введенской церкви по имени Андрей служил по старому Требнику[1521]. Было бы удивительно, если бы десятью годами раньше не нашлось священника, совершающего богослужение по старым книгам. Не исключено, что Аввакум имел возможность посещать храм и более или менее тайно совершать там богослужение, даже обедню на антиминсе старого освящения. По крайней мере, он получил там надлежащим образом освященные Святые Дары для самопричастия и для причастия своих собратьев. Тем не менее самыми доступными религиозными обрядами были те, что не требовали никакой помощи извне: домашние молитвы и чтение – у них были кое-какие книги и, кроме того, Аввакум всю Псалтырь знал наизусть[1522]. К этому нужно до бавить земные поклоны, умерщвление плоти, созерцание, духовные размышления и молитву. Самой силою вещей религия заключенных должна была становиться все более вдумчивой, богословски обоснованной и мистической.

Великий пост 1669 года начался 22 февраля. Как обычно, протопоп провел первые четыре дня, с понедельника по четверг, в полном воздержании от пищи. В пятницу, начав псалмопение, он почувствовал сильный озноб. Лежа на печи и стуча зубами, он продолжал повторять наизусть псалмы; за дрожью последовали судороги. Еще в течение недели он оставался без еды, не имея силы совершать богослужение, он читал одно лишь правило. Наконец, в ночь с четверга на пятницу второй недели Великого поста ему было следующее чудесное откровение: