Протопоп Аввакум и начало Раскола

До самой смерти царицы Феодосия не оставляла последнюю, выполняя свои обязанности возле нее: 1 октября 1666 года, по просьбе царицы и в честь новорожденного царевича (Ивана), ей были возвращены прежде конфискованные поместья[1549]; 1 сентября она еще присутствовала на пиру[1550], а ее сын Иван уже начал свою карьеру стольником; 21 марта 1670 года они оба внесли вклад в Новоспасский монастырь в память своего мужа и отца боярина Глеба[1551]. Вращаясь в придворных кругах, благородная боярыня внешне держала себя как прежде. Но из своего дома она сделала настоящий монастырь. Монахиня из Жабынской пустыни, находившейся недалеко от городка Белева, по имени Мелания, названная матерью Александрой, исполняла обязанности игуменьи, ей все повиновались и даже сам Аввакум называл ее своей «матерью» и «начальницей». Это была женщина благородного происхождения и очень рассудительная; она властной рукой вела свою паству и не боялась ничего[1552]. Помимо Прокопия и Акиндина, своего духовника и руководителя, Феодосия принимала и проезжих гостей: монаха Спиридона, также из Жабынской пустыни, некоего дьякона Феодосия из Перевысьевской пустыни, находившейся в Вологодском крае и основанной когда-то одним другом Неронова[1553], и, конечно, многих других. Она получала письма с Мезени и из Пустозерска. Таким образом, она общалась с верующими как столицы, так и провинции. Она находила способы приютить и укрыть их посланцев, через своих слуг передавала им новости и оказывала им всяческую помощь. В других знатных семьях Москвы были свои приверженцы старой веры, как, например, у Салтыковых, Хованских, Долгоруких, Хрущевых, Хилковых, Волконских, но вдова Морозова имела перед ними то преимущество, что не зависела ни от кого и могла свободно располагать как своим временем, так и состоянием.

Однако не женщина правила ими всеми. Настоящим духовным и нравственным руководителем московского старообрядческого христианства был, хотя и находившийся сам под властью пустозерских «отцов», Авраамий, прежде юродивый во Христе Афанасий, ставший ныне монахом. Он провел некоторое время в скиту. Затем возвратился в Москву. У него была сильная поддержка, которой он широко пользовался для своих верующих, в лице Бориса Остолопова, племянника патриарха Иоасафа, находившегося тогда во Владимире: туда он совершал частые поездки верхом на лошади, деньги за которую ему выплачивала община[1554]. К этим временным заботам о нуждах верующих присоединялось его убеждение в скором приходе антихриста: много размышляя по этому поводу, он дошел даже до особого толкования Писания. Согласно его мнению, антихрист должен был появиться не на Западе, а на Руси; Никон, кстати ска зать, весьма на него походил[1555]. В этом он расходился с Аввакумом, но нисколько от этого не любил и не уважал его меньше прежнего, почитая его как «настоящего ученика Христова» и как своего наставника во всех добрых делах. Он посылал ему пироги, высказывал свои сомнения[1556], а главным образом, хранил, переписывал, перерабатывал и распространял его сочинения. Например, он составил в 1668 или 1669 году новую редакцию его первой челобитной к царю по возвращении из Даурии, содержавшую рассказ о его испытаниях: это был любопытный, наново сделанный труд, в котором язык приближается к простонародному и где в датах был наведен определенный порядок. Вместо «уже в течение десяти лет проливается кровь христиан» тут читалось «уже пятнадцать лет». Здесь же эпитеты «православный, благочестивый, христолюбивый» по отношению к царю, а равно и выражения покорности ему и дружбы к нему, как и звание патриарха, оставленное Никону, были неуклонно упразднены. Столь глубоки были изменения, происшедшие в умах за эти пять лет[1557].

Авраамий с благоговением принимал все то, что шло из Пустозерска. В толстую книгу вписывал он повествования и тексты как напечатанные, так и рукописные, как свои собственные, так и другие: все пригодное для служения старой вере; он не преминул, в частности, внести туда отрывки из «Ответа православных» и письмо дьякона Федора какому-то монаху[1558]. Добрая слава об этом деятельном и плодовитом распространителе истинного учения, которого еще не затронуло ни одно запрещение, ни одно суждение, была велика даже в официальной церкви[1559].