Процесс

Из любопытства К. подбежал к двери – ему хотелось увидеть, куда студент понесет женщину. Ведь не потащит же он ее по городу. Но путь оказался недалек. Прямо напротив входа в квартиру оказалась узкая лестница, которая, видимо, вела на чердак. Наверху лестница меняла направление, так что было не видно, где она заканчивается. По ней студент и потащил женщину – уже очень медленно и постанывая: подустал, пока нес ее бегом. Женщина помахала рукой стоявшему внизу К. и попыталась, выразительно пожав плечами, показать, что не виновна в своем похищении, но особого расстройства эти телодвижения не выражали. К. смотрел на нее равнодушно, как на чужую, не желая ни выдавать свое разочарование, ни показывать, что он легко это разочарование переживет.

Парочка вскоре скрылась из виду, но К. все еще стоял в дверях. Приходилось признать, что женщина не только одурачила его, но и солгала, сказав, что ее несут к следственному судье. Можно подумать, судья дожидается ее на чердаке. Деревянная лестница ничего не объясняла, сколько на нее ни смотри. Тут К. заметил табличку у входа на лестницу, на которой неуклюжим детским почерком было выведено: «Канцелярия суда наверху».

Канцелярия суда – здесь, на чердаке доходного дома? Не лучший способ внушить почтение, а то, какими скромными средствами располагает этот суд – раз его канцелярия находится там, куда жильцы, сами принадлежащие к беднейшим слоям общества, сносят свой ненужный хлам, – должно даже успокаивать обвиняемых. Впрочем, очень может быть, что денег на самом деле достаточно, просто до суда они не доходят, потому что их тут же разворовывают чиновники.

Судя по опыту К., это было весьма вероятно, однако такое разложение суда не только подрывало его авторитет в глазах обвиняемого, но и представлялось опаснее, чем скудный бюджет.

Теперь-то К. понимал, что обвиняемых стыдятся вызывать для первого допроса на чердак и потому вваливаются к ним домой. Насколько же он выше по своему положению, чем ютящийся на чердаке судья, – он, обладатель большого кабинета в банке с собственной приемной и огромным окном, из которого видна оживленная площадь! У него, конечно, нет дополнительных доходов от взяток и казнокрадства, и помощники не волокут женщин к нему в кабинет. Без всего этого К., впрочем, рад был обойтись, по крайней мере в этой жизни.

Не успел К. отойти от рукописной таблички, как к лестнице подошел мужчина, заглянул в открытую дверь гостиной, через которую виден был и зал заседаний, и наконец спросил К., не видел ли он здесь только что женщину.

– Вы случайно не судебный пристав? – спросил К.

– Да, – сказал мужчина. – Надо же, а вы – обвиняемый К., теперь и я вас узнал, добро пожаловать. – И он протянул руку совершенно не ожидавшему этого К.

– Только заседание на сегодня не назначено, – продолжал пристав.

– Я знаю, – сказал К., рассматривая цивильный костюм судейского, в котором от формы не было ничего, кроме двух позолоченных пуговиц, пришитых наряду с обычными и, по-видимому, споротых со старой офицерской шинели. – Я несколько минут назад говорил с вашей женой. Но ее тут больше нет. Студент потащил ее к следственному судье.

– Вот ведь, – сказал судебный пристав, – вечно ее от меня куда-то тащат. Сегодня, например, воскресенье, у меня нерабочий день, и опять меня отослали с пустопорожним донесением, только чтобы удалить отсюда. Посылали-то недалеко, так что я надеялся вернуться вовремя, если потороплюсь. Ну, я бегом туда, проорал свое донесение в дверную щелку того учреждения, куда меня отправили, – не знаю уж, много ли там поняли, так я запыхался – и назад со всех ног, да только студент еще сильней меня торопился. Ему, впрочем, идти недалеко – спустился с чердака, и все. Я человек подневольный, не то давно размазал бы этого студента по стенке. Вот по этой, рядом с табличкой. Только об этом и мечтаю. Так и вижу, как он тут размазанный висит, ножки кривые колесом, до пола чуть-чуть не достают, ручки разметались, пальцы растопырились, а кругом брызги крови. Но это все мечты.

– И что, больше никак делу не поможешь? – спросил К. улыбаясь.

– Даже не знаю как, – сказал судебный пристав. – Теперь еще новая беда – раньше он ее к себе таскал, а теперь – я этого давно ожидал – тащит и к следственному судье.

– А ваша жена в этом совсем не виновата? – спросил К., сдерживаясь, потому что все еще ревновал.

– А как же, – сказал пристав, – больше всех виновата. Вешалась на него. Сам-то он ни одной юбки не пропускает. В одном только этом доме его уж вышвырнули из пяти квартир, куда он пробрался. Но моя жена во всем доме самая красивая – а у меня, как назло, нет на него никакой управы.

– Ну, раз такое дело, тут уж ничем не поможешь, – сказал К.

– Почему это? – спросил судебный пристав. – Нужно этого труса-студента разок так отдубасить, чтобы он не смел больше прикасаться к моей жене. Но мне нельзя, а другие не хотят сделать мне такое одолжение, потому что боятся: он многое может. Только такой, как вы, сумел бы.

– С какой стати мне это делать? – сказал ошеломленный К.

– Вы же обвиняемый, – сказал судебный пристав.