Провансальский триптих

Со склонившейся над дамбой коричневой головки рогоза повисает на невидимой нити паук (Araneus diadematus), подтягивается, спускается, перебирает четырьмя парами ног, прядет нить — тончайшую, почти прозрачную; ее прочность можно сравнить (по людским меркам) с прочностью каната из углеродного волокна. Прямо у меня над головой волосатое брюшко с черным крестом, маленькие подвижные челюсти, неустанные ноги. Может быть, это Арахна?[374] Нет-нет! Паук был здесь, когда Дух Божий еще носился над водою, до появления людей, до того, как под прямоугольным парусом по завиткам волн (см. изобретения на черепках критской керамики) сюда добрались финикийцы, до того, как под покоящимся на четырех слонах небесным сводом по Mare nostrum[375] приплыли на расписных триерах дорийцы из Фокиды, до того, как с юго-востока хлынули племена заросших до самых глаз лигуров… паук был здесь, прежде чем в этих краях осели и построили первые города кельты, прежде чем, звеня железом, сюда пришли легионы Цезаря, а следом — пешком, верхом, на повозках — три тысячи ветеранов VI Железного легиона, переселенцы из Лация, чиновники, ремесленники, каменщики, инженеры, эдилы, квесторы, фламины, понтифики; за ними с первыми весенними ветрами на крыльях, облаках, в колесницах сюда устремилась толпа богов, полубогов, нимф, сатиров, сильванов, козлоногих фавнов и невесть кого еще.

Подлетает синекрылая стрекоза, минуту повисев в воздухе, как миниатюрный вертолет, садится на макушку рогоза, с которой свисает нить с пауком. Паук замирает, но не убегает — прикидывается мертвым, затаившись, ждет дальнейшего развития событий. Слева, в тростнике, на гладкой, как зеркало, поверхности воды цвета прибрежной тины какое-то движение: это плывет, оставляя за собой раздвоенный след, уж. У берега суетятся хищные личинки жука-плывунца и водяные пауки. Дальше всплески, кряканье — это выводок чирков-свистунков. Везде кипучая деятельность, особый мир занятых своими делами существ, куда мы не имеем и никогда не будем иметь доступа.

Тебя видят изблизи, хотя ты далеко,
либо издалека, хотя ты близко, —

писала Вислава Шимборская в неопубликованном при жизни стихотворении «Насекомые».

В зарослях тростника над озерцами воды тучи комаров: крутятся как ошалелые вокруг невидимых осей, мечутся вправо, влево — то столбиками, то конусами, то полупрозрачными шарами… Когда ветер разрывает дымку испарений, в черном зеркале реки отражаются облака: плывут себе величаво, как нагруженные сокровищами Индии легендарные галеоны под крутогрудыми парусами.

Я лежу между небом и землей, между двух находящихся в непрестанном движении миров, впитывая особую ауру чего-то несбывшегося, трагического, словно Создатель на третий день творения, говоря: «да соберется вода, которая под небом, в одно место, и да явится суша»[376], заколебался, и потому повеление не было исполнено, начатое не доведено до конца и случилось то, что случилось: в одном-единственном месте — в дельте огромной реки — суша не была отделена от вод, акт творения остался незавершенным.

Так было испокон веку и так будет впредь. Весь этот край — не земля и не море — остается свидетельством бессилия Творца, да еще и расширяется, диктует собственные законы. Каждый год, столетие за столетием, вода приносит в дельту Большой Роны двести миллионов кубометров гравия, ила, песка, оттесняет море, метр за метром увеличивает суверенную территорию своего царства.

Хватило двух тысячелетий — крошечной отметинки на циферблате космических часов, — чтобы Арль, богатый город, крупный средиземноморский порт, отдалился от моря на 45 километров!

Но так происходит не везде. В дельте Малой Роны береговая линия отступает. Море, подгоняемое прилетающими с юго-востока шквальными ветрами, атакует, безжалостно вгрызается в сушу, захватывая все новые участки. Маяк Фараман, установленный в 1840 году в семистах метрах от края воды, море поглотило уже в 1917 году. Единственный на территории Камарга городок Сент-Мари-де-ла-Мер, сегодня защищенный от морских волн высокими дамбами, в раннем Средневековье находился далеко от побережья.

Картографическая документация дельты и береговой линии появилась уже в XVIII веке. В комментариях к географической, исторической и хронологической карте Прованса, составленной геометром Эспри Деву и изготовленной гравером Оноре Куссеном в 1757 году, читаем:

Башни, построенные арлезианцами доя наблюдения за изменениями побережья, свидетельствуют о расширении дельты Роны. Башня Барон указывает на приращение побережья с 1350 года, башня Межан — с 1508-го. Прежняя береговая линия находится между башнями Сен-Женест и Балоар.