Провидение

— Что ж, я тоже. Почему бы тебе просто не пойти и не посмотреть этот гребаный фильм?

— Потому что у меня спазмы.

— Понятно, — говорит он. — Вот так всегда.

— Нет, Кэр, это довольно известный факт, что невесты иногда волнуются. А волнение вызывает спазмы.

Он стискивает зубы.

— Знаешь, ты всегда так говоришь, когда мы приезжаем домой.

Кэр старается не смотреть на меня, а я стараюсь не вспыхнуть.

— Говорю как?

— Как газета, — бросает он. — И тебе известно, что я понимаю под «газетой».

— Ты шутишь?

Он смотрит на меня.

— Думаешь, я дурак? Господи, Хлоя, ты приходишь сюда и разговариваешь, как тот ненормальный, а если мы куда-нибудь идем, ты ищешь его взглядом, Хлоя, ты смотришь на двери.

— Нет, не ищу.

Он трясет головой.

— Думаешь, я слепой? Твои глаза, Хлоя, они светятся счастьем, когда ты смотришь туда, и гаснут, когда ты отводишь взгляд. Ты не единственная, кто видит, что что-то не так. Взять хотя бы твои эти гребаные картины. Что ты рисуешь? Глаза. Для кого? Для него. И это чертовски меня смущает, понимаешь?

— Понимаю.

— Да, — повторяет он. — Чертовски смущает.

Вот о чем он волнуется больше всего. Все здесь вбили себе в голову, что они — само совершенство. Я могла делать что угодно, и Джона это никогда не смущало. Кэрриг дует в свою дуду, ту самую, в которую он дул в старших классах. Теперь я знаю, что наверняка уйду от него, потому что здесь он такой, каков есть. Дело даже не в Джоне, по крайней мере, сейчас. Он вернется сюда, назад к мамочке. Если жених завел свою старую песню, участь моя ясна. Он уже показывает, кто он есть, вернее, кем бы ему хотелось быть и кем он будет, если только хоть чуть ему уступить.

Я снимаю кольцо. Кладу на тумбочку. Он меня не останавливает, только откашливается.

— Ты серьезно?

— Не знаю, — говорю я. — Знаю только, что вот сейчас я тебя не узнаю.

Спустившись вниз, выскальзываю из дома через дверь в кухне. Стараюсь избежать встречи со всеми этими Беркусами, но замечаю глазеющую на меня старшую невестку Кэра, которая пришла взять еще пива.

— Вижу, тебе лучше. Принарядилась.

— Это просто топ.

— Это Лили, — говорит она, а на лице написано плевала я на тебя и твою майку. — Каждый знает, что это модно.

Махнув рукой, хлопаю дверью. Я тоже на тебя плевала. На воздухе мне сразу становится лучше. Завожу машину, которую одолжила у мамы. Я еду увидеться с ним, с Джоном, я улыбаюсь и включаю местное радио — «I’m on Fire» Спрингстина. Выруливаю с подъездной аллеи и качу мимо всех окон. Кружатся мошки и мотыльки. С тех пор как мы объявили о помолвке, у меня впервые появилось серьезное дело.

Эггз

Поначалу это было почти забавно: я наблюдал за домом Беркусов, Ло дома читала онлайн о творчестве Хлои, искала ключики к Джо — подвинься, Эгги, дай мне местечко в твоей кроличьей норе. Я смотрю на дверь в доме Беркусов — ну же, откройся. Точно так же я смотрел на Чаки, когда он спал, смотрел и просил вернуться к нам. Теперь смотрю на гребаную дверь и велю ей открыться — как пять минут и пять часов назад.

И вот дверь открывается.

Это она, Хлоя. Кольца уже нет. Она сияет, ее шаги легки, глаза светятся, светится все вокруг нее. И чуть ли не вприпрыжку к машине. Заводит двигатель, задом сдает по подъездной аллее, и я сажусь ей на хвост. Вот оно. Она едет к нему. К Джону. Он здесь. Где-то рядом. Он связался с Хлоей, и она сорвала кольцо и мчится на встречу с ним. Поверить не могу. И она сама, наверное, тоже. Поэтому и ведет так дергано. Спешит проехать под красный свет, а потом лупит ладонями по рулю, кладет локоть на опущенное стекло и погружается в пучину ностальгии и предвкушений, восторга и опасений. Заметила меня в зеркало заднего вида, и я действую ей на нервы, добавляю волнений и переживаний.

Выехав на главную дорогу, мы попадаем в небольшую пробку, и я уже догадываюсь, куда мы направляемся: в торговый центр «Финч Плаза». Готов спорить, Джон назначил ей встречу в старом ювелирном магазине, где он провел все те годы, тоскуя по ней. Наверняка встретит ее, преклонив колено, и поднесет кольцо из фольги или какой-нибудь символический подарок, напоминание о прошлом.

Мимо проносится машина «скорой помощи», и я вспоминаю, кто такой Бородач. Убийца.

Хлоя глушит двигатель, и я останавливаюсь на приличном удалении, чтобы остаться незамеченным. Вижу, как она смотрится в зеркальце, выпрыгивает из машины на пустую парковку. Ее улыбка могла бы спасти мир, быть может, и Джона тоже.

Как только она скрывается в торговом центре, распахиваю дверцу. И тут же понимаю, что облажался. Мне все это знакомо. Это давление. Этот звук. Эта вонь. Слишком долго сидел, а когда у тебя мочеприемник, этого делать нельзя, нельзя притворяться, будто его нет. Иначе лопнет прямо на тебе и все испачкает.