Провидение

Теперь он переключается на нее.

— Черт возьми, Хлоя, неужели ты не можешь хоть раз за всю свою долбаную жизнь увидеть вещи такими, какие они есть? Что ты вообще здесь делаешь? Какое у тебя к нему может быть дело? Я любил тебя. Я приготовил для тебя квартиру. Этот мальчишка ничего не стоит. Он даже за себя постоять не мог. Просто слинял в лес. Знаешь, почему тот тип схватил его?

— Кэр, пожалуйста, я тебя умоляю.

— Потому что он слабак, Хлоя. Мусор. Как ты этого не видишь?

Самое странное в том, что я отлично понимаю его. Из-за того что Кэрриг держит пистолет, может показаться, что он виноват в этой неразберихе. Но фундамент этой ситуации мы заложили вместе, еще когда были детьми. Все трое. Каждый из нас — сторона этого треугольника. Для него я — загадка всей жизни. Он не понимает, почему Хлоя любит меня, как у нас это получается. Самое худшее в моей жизни — Роджер Блэр, а самое худшее в жизни Кэррига Беркуса — это я.

Хлоя все еще пытается достучаться до него, умоляет. Но ей нечего ему сказать. Она не сможет убедить Кэррига, что хочет его, а не меня. Она могла бы выйти за него замуж. Но не вышла.

— Жизнь — это сравнение, — говорит он. — Это выбор. Я или он. Нельзя любить и его, и меня, и я хочу, чтобы ты сказала это.

Она утопает коленями в ковре. Он ходит вокруг нее.

— Скажи!

Я вижу их отношения. Как они старались построить жизнь, преодолеть ее чувства ко мне, как ужасно было им обоим осознать бесплодность их стараний. И я чувствую себя отчасти виноватым. Если бы меня не было, если бы я вообще не существовал, если бы она не знала меня, то, возможно, стала бы другой. Полюбила бы кого-то еще. Может, даже Кэррига.

Она не отвечает, и он срывается.

— Да будь проклята такая жизнь. Хлоя, я не понимаю. Помоги мне понять. Почему? Я просто хочу знать — почему?

— В этом-то все и дело, Кэр. Ты не можешь понять. Тебе это не дано.

Эти ее слова, ее голос, что-то в сочетании того и другого действует на него отрезвляюще. Он успокаивается. Целится ей в лоб. Я не дышу. Не могу дышать.

— Это все, что ты хочешь мне сказать? Что я не могу понять? Что я тупой?

Не знаю, как она еще может говорить, но она бормочет:

— Ты не тупой.

— Я жил ради тебя. Ради тебя поехал в Нью-Йорк. Даже после того, как ты выставила меня дураком, я старался. Думал, теперь все переменится. Быть может, если я найду крутое место, буду водить ее по ресторанам, подарю ей кольцо и получу гребаную премию, то придет тот гребаный день, когда она забудет этого сопляка и останется со мной.

На долю секунды он поворачивает голову, и она хватает его за ногу и толкает. Он лягает ее в живот, и она сворачивается калачиком, потом перекатывается на другой бок. Ей больно. Теперь Кэрриг разворачивается ко мне.

— Полагаю, ты осуждаешь меня. Ты, наверное, ни разу не ударил девушку.

Его качает, как лодку в море. Он идет ко мне. Я поднимаю руки.

— Кэрриг, я не осуждаю тебя. Я понимаю, приятель.

— Не называй меня так.

Он смотрит на дверную ручку.

— Не надо, — говорю я. — Поверь мне. Тебе не открыть эту дверь.

Он наводит ствол на плексиглас, за которым стою я.

— Но ты ее откроешь, — возражает он. — Все это время ты прячешься там и не выходишь. Такие дела, бро. Такие вот гребаные дела. И ты решил вот так с ними разбираться? Ты прячешься. Я тут, ты там и вроде бы даже герой.

Я вспотел. Я напряжен. Мои турбины никогда не разогревались до такой степени.

— Кэрриг, — говорю я, — вам лучше уйти. Я был не прав, что заявился сюда.

Он снова смотрит на дверную ручку.

— Видишь ли, между мною и тобой есть разница. Я не признаю победы в виду неявки противника. Такая победа не считается.

Отвернувшись, он снова наставляет пистолет на Хлою.

— Поднимайся.

— Кэрриг, нет.

— Встать, — говорит он. — Меня тошнит от этого дерьма. Хочу увидеть это собственными глазами. Иди сюда, Хлоя. Хочу увидеть, что в нем такого особенного, что ты предпочла его мне.

Она смотрит на меня. Прости.

Кэрриг толкает ее пистолетом в спину.

— Иди. — Он переводит взгляд на меня. — Ты, кусок дерьма, открывай дверь, или я открою ее.

Он гонит, подталкивает Хлою к двери, к дверной ручке, которую она пробовала повернуть, когда пришла. Время уходит, и если он выстрелит в дверь, они умрут. Сердце у меня колотится, взгляд остановился на стекле, на ее и моих отпечатках. Они переливаются разными цветами посреди этого кошмара. Подбегаю к стеклу и прикладываю ладони к отпечаткам. Сжимаю кулаки и говорю волшебные слова, которые заставят его нацелить пистолет на меня. Эти слова освободят ее, она убежит отсюда и будет жить.

— Кэрриг, гребаный раздолбай, чертов дурак, предупреждаю тебя. Не открывай эту дверь.

Оттолкнув Хлою, он мрачно смотрит на меня. Вот так выглядит человек с разбитым сердцем. Он как самолет, падающий в пике. Не жизнь, а сплошная череда ошибок. Любить девушку, которая не любит тебя, глупо, и он это знает. Поэтому жмет на спусковой крючок. Стекло разлетается вдребезги.