— Ну… Мне вот интересно… они с Джоном… были близки?
— Я бы по-другому сказала, — говорит она. Похоже, я задел ее за живое.
— Джон вроде как был в нее влюблен, — вздыхает Джед. — Они тогда еще детьми были.
Пенни возражает.
— Ну и потом… когда он вернулся… уже после…
— Похоже, это больной вопрос, — говорю я, пытаясь вытянуть больше.
Пенни снова дает выход злости.
— Вы двое не понимаете. Мужчины слепы к таким вещам. Только потому, что она хорошенькая и улыбается вам, парням, только потому, что хлопает ресницами и зажигает свечи, вы принимаете все за чистую монету. Думаете, она святая. Защищаете ее, говорите о ней хорошее. Но нет. Нет. Хлоя не святая. Она собственница, она все контролирует, и исчезновение моего сына она использовала, чтобы запустить свою карьеру.
— Пенни, притормози, — снова встревает Джед.
— Нет, это правда. И теперь ей хватает наглости заявиться домой и разгуливать с этим негодяем, который проходу Джону не давал. Из-за него мой сын потому и пошел тогда через лес. И что она теперь делает? Замуж за него выходит.
Теперь понятно, почему Джед и Пенни такие сердитые сегодня. Представьте только: девушка разбивает вашему сыну сердце, потом возвращается домой, а вашего мальчика все нет. И где он, неизвестно. Мой внутренний голос уже не молчит, и сердце мчится вскачь, потому что, ясное дело, девушка и есть ключ. В этом отношении люди предсказуемы. По крайней мере большинство нормальных, здоровых людей. Да, с ними много чего происходит, но их жизнь вертится вокруг одного человека, и для Джона таким человеком была Хлоя. Была и есть, что бы ни творилось вокруг. Это остается неизменным.
Джед ворчит, просит Пенни успокоиться.
— Ты все превращаешь в мелодраму, — говорит он. — Джон пошел через лес, потому что так ближе, а он был парнишка… авантюрный.
Пенни обращается за помощью ко мне.
— Слышите, что мне приходится тут выслушивать?
— Сочувствую вам, Пенни. Вам обоим. Дети могут с ума свести.
— Да, вот он и сводит. Защищает ее, как будто она ангел.
— Я не сказал, что она ангел, — возражает Джед.
— Нет, — соглашается Пенни. — Но ты же и мокрощелкой ее не назвал.
Я перебиваю, довольно-таки грубо.
— Хлоя общалась с Джоном? В последнее время?
— Кто ж знает? Когда Джон вернулся, мы почти его и не видели, он сидел безвылазно в своей комнате и писал ей. А потом — раз, и его уже нет. Насколько мы знаем, да, они переписывались каждый день.
И снова Джед не согласен. Голос его дрожит, и теперь уже Пенни гладит его по спине.
То новое, что открылось вдруг в истории Бородача и девушки, которую он любил, Хлои Сэйерс, увлекло мою жену даже сильнее, чем меня самого. Она садится к компьютеру, открывает найденную мной страницу в «Фейсбуке», посвященную смерти подруги Хлои, умершей перед тем, как Джон покинул город.
— Умерла в восемнадцать лет от сердечного приступа, — говорит она, качая головой. — Ух ты. Эгги…
Но еще большее впечатление производят на нее рисунки из квартиры Джона. Глаза на стенах. Она сжимает мою руку.
— Он любит ее.
— Знаю, — говорю я с облегчением, чувствуя себя в некоей новой зоне комфорта.
— Дай-ка мне свой телефон. Поставлю будильник, чтобы не проспал проверку своего мешочка.
И я обнимаю ее, мою любящую, заботливую жену.
Александра снова оглядывает двор и делает это уже не в первый раз с тех пор, как мы приехали сюда, и она увидела наши дома, наши ухоженные лужайки.
— Такое впечатление, что у вас крепкая мужская дружба.
В чем-то она права. Наша вечеринка — это встреча мыслей, вкусов, отрыв, эй, мужик, где «Файрбол»? Наша вечеринка — настоящий праздник, начало нашей совместной жизни, гулянка, где народ зависает над кегами[89] и играет в корнхол[90]. Здесь дети танцуют тверк[91], а мои друзья из Нью-Йорка и мои местные друзья обнюхивают друг друга, как собаки в парке. Мне это нравится. Нравится все. И Кэр знает, что мне это нравится, что я люблю сводить разных людей, что мне нравится звук бутылочных ракет, нью-гэмпширский акцент, надоедливое и неумолчное жужжание москитов.