Провидение и катастрофа в европейском романе. Мандзони и Достоевский

Ударом кинжала один из брави ранил Лодовико в левую руку, одна щека его была слегка оцарапана. И главный противник обрушился на него со всей силой, стараясь его прикончить. Тогда Кристофоро, при виде крайней опасности, угрожавшей его покровителю, кинулся с кинжалом в руках на синьора. Последний, обратив всю свою ярость на Кристофоро, пронзил его шпагой. Видя это, Лодовико, словно в исступлении, воткнул свою в живот нападающего, и тот упал замертво, почти одновременно с бедным Кристофоро.[265]

Сбежавшийся народ явно сочувствует молодому человеку и призывает его скрыться поскорей в стенах монастыря. Вот как описан переворот в душе героя:

До этого времени Лодовико ни разу не проливал ничьей крови; и хотя убийство в те времена считалось делом настолько заурядным, что все привыкли слушать рассказы о нем, а то и видеть его собственными глазами, однако впечатление, полученное им при виде человека, отдавшего жизнь за него, и другого человека, умершего от его руки, было для него новым и невыразимым, – оно раскрыло в нем незнакомые до той поры чувства. Падение противника, его изменившееся лицо, которое от бешенства и угрозы мгновенно перешло к страданию и величавому спокойствию смерти, – это зрелище разом перевернуло душу убийцы <…> Монах, имевший специальное назначение напутствовать умирающих и не раз отправлявший свое служение на большой дороге, немедленно был вызван на место битвы. Возвратившись через несколько минут, он вошел в больницу и, подойдя к койке, на которой лежал Лодовико, сказал: «Утешьтесь, по крайней мере он умер по-христиански и просил меня вымолить у вас прощение для него и передать вам его прощение». Эти слова окончательно привели в себя несчастного Лодовико, пробудили и оживили те чувства, которые уже раньше смутно бродили в его мятущейся душе: скорбь об утрате друга, ужас и раскаяние при воспоминании о том, что он поднял руку на другого, и вместе с тем мучительное сострадание к убитому им человеку.[266]

После совершенного убийства будущий монах буквально уже чувствует призыв Господа, но словесно этот призыв выразился в словах священника, присутствовавшего у постели умирающего противника и впервые говорящего с Лодовико о прощении и утешении. Они пробуждают в душе Лодовико с особой силой чувства раскаяния, жалости и любви к убитому человеку. В настигшей его покорности он совершает поэтапно искупительные шаги: завещает все свое наследство семье погибшего, прилюдно просит прощения и, наконец, меняет имя: после обращения Лодовико принимает имя своего убиенного противника. Так, одна идентичность должна перевоплотиться в другую, в то время как все от прежней своей личности и жизни раскаявшийся приносит в дар тем, перед кем безмерно виноват. Мандзони показывает, что мысль о постриге возникает у Лодовико не из страха и даже не от одного только раскаяния, напротив, все произошедшие пробуждает в нем и без того уже некогда зарождавшиеся намерения: