Провокация

Перелистывая этот толстый том – более толстый, чем первое издание, – мы время от времени сталкиваемся с данными, которые говорят нам, что мы живем в эпоху, когда расцвет искусства едва ли можно отличить от его упадка. Правила и границы, отличающие искусство от того, что не может быть искусством, полностью стерлись и исчезли. С одной стороны, в мире произведений искусства создается больше, чем автомобилей, самолетов, тракторов, локомотивов и кораблей вместе взятых. С другой стороны, этот огромный объем теряется, так сказать, в еще большем объеме совершенно ненужных предметов. Эти числа породили у меня черные мысли. Во-первых, мир искусства был разрушен раз и навсегда, и ни один любитель искусства не может снова собрать предметы воедино, даже если его интересует только одна область, например живопись или скульптура. Можно было бы подумать, что технология коммуникации продвинулась вперед специально для того, чтобы открыть нам микроскопические возможности человеческого мозга. Что толку в том, что все прекрасное находится в нашем распоряжении и даже может быть вызвано на экран домашнего компьютера, если мы словно дети, стоящие у океана с ложкой? И когда я взглянул на таблицы, показывающие, сколько различных видов «произведений искусства» создается за минуту (и из каких материалов), я был опечален банальностью этих работ. Если археологи в далеком будущем проведут раскопки, чтобы узнать, какая графика была создана в нашу эпоху, они ничего не найдут. Они не смогут отличить наш повседневный мусор и остатки от наших «произведений искусства», потому что зачастую между ними нет объективной разницы. То, что банка томатного супа «Кэмпбелл» является произведением искусства, является результатом того, что она выставлена на всеобщее обозрение, но когда она лежит на какой-нибудь свалке, никто никогда не будет смотреть на нее с эстетическим восторгом, как археолог созерцает вазу или мраморную богиню, которую он извлек из греческого ила. Можно сделать вывод, что подлинным намерением авторов «Одной минуты» было не дать нам застывший момент человеческого мира, разрез гигантским ножом, а вместо этого похоронить нас под лавиной чисел, показывающих, как близко мы подошли к анекдоту о мухах (пара мух после одного сезона бесконтрольного размножения покроет океаны и землю слоем насекомых толщиной в полмили).

И снова перед нами дилемма, о которую ломали зубы первые критики этой книги. Является ли ужасающее преобладание зла над добром, злобы над любящей добротой, глупости над разумом истинным балансом человеческого мира? Или это отчасти результат использования компьютеров и статистической точки зрения?

Легче дать тоннаж в минуту того, что производит секс-индустрия – горы генитальных приспособлений, фотографий, специальной одежды, цепей, хлыстов и других аксессуаров, облегчающих применение нашей репродуктивной физиологии в извращенных практиках, – чем измерить, взвесить или просто проанализировать человеческую любовь в ее нетехнологических проявлениях. Конечно, когда люди любят друг друга – трудно сомневаться, что их сотни миллионов, – когда они остаются верными своим эротическим или родительским чувствам, нет никакой меры, никакого аппарата, который мог бы зафиксировать это и перемолоть в статистической мельнице. С другой стороны, при садомазохизме, изнасиловании, убийстве или любом другом извращении таких трудностей нет: статистическая теория к нашим услугам.

Индустриализация эмоций во всех их аспектах – говорят возмущенные критики «Одной минуты» – совершенно невозможна. Не может быть и никогда не будет устройств, ремней, мазей, афродизиаков или каких-либо «приспособлений» для стимулирования или измерения сыновней или материнской любви; нет термометров для измерения накала страстей влюбленных. О том, что эта температура порой смертельно высока, мы узнаем лишь косвенно из статистики самоубийств, совершаемых из-за безответной любви. Такая любовь вышла из моды в современном мире, и любой писатель, посвящающий свои произведения исключительно любви, не попадет на литературный Парнас.

Нельзя отрицать убедительность подобных аргументов; беда в том, что без подкрепления фактами и цифрами они остаются обобщениями. Издатели «Одной минуты» не только не смогли определить уровень интеллекта политиков, но и не смогли составить реестр грехов, о которых сообщают в церкви на исповеди, или тех добрых дел, авторы которых пожелали остаться неназванными. И поэтому спор о точной степени объективности или субъективности этой книги разрешить невозможно.

С помощью алфавитного указателя любой, кто ищет ответ на конкретный вопрос, может легко найти соответствующие данные. Правда, выводы, которые можно сделать на основе данных, представленных таким образом, далеко не однозначны. Даже сегодня пять миллиардов человеческих мозгов обрабатывают меньше информации в минуту, чем компьютеры за это же время; компьютеры делают возможным решение проблем и выполнение задач, к которым иначе нельзя было бы подступиться.