Об отсутствии философского интереса у Чехова, казалось бы, говорит и то, что он был равнодушен или крайне скептичен по отношению к концепциям профессиональных философов-современников. Брошюру К. Н. Леонтьева «Наши новые христиане» Чехов охарактеризовал в обозрении «Осколки московской жизни» как «продукт недомыслия»7. Отнюдь не философские идеи Вл. С. Соловьева произвели впечатление на Чехова, а (если судить по чеховской записи в дневнике 1896 г.) сообщенный тем. рецепт от геморроя. Об отношении Чехова к таким философам, как В. В. Лесевич, Н. К. Михайловский, С. Н. Южаков, говорит характеристика, которую он им дал в письме к
издательнице журнала «Северный вестник»: «Приглашайте настоящих ученых и настоящих практиков, а об уходе ненастоящих философов и настоящих социолого-наркотистов не сожалейте» (П 3, 279). Не менее пренебрежительны чеховские отзывы о Д. С. Мережковском, А. Л. Волынском. Словом, Чехов не укладывается в рамки ни одного из философских учений или направлений, не найти в его произведениях обоснования или защиты ни одной из многочисленных идей, бывших в философском обиходе его эпохи.
Наконец, мешает увидеть в Чехове философа и известная особенность его героев. Герои Толстого и особенно Достоевского - нередко титаны мысли, у Чехова же, говоря словами доктора Рагина, «мелюзга философствует» (8, 122).
Эти-то бесспорные факты - несводимость творчества Чехова к какому-либо учению или доктрине, несвязанность его ни с одним из философских направлений эпохи, философская несамостоятельность чеховских героев - выдвигаются как доказательство отсутствия у него философской темы.
29
Но несамостоятельность философствующих героев Чехова (которая, как увидим, входила в художественный расчет автора), отсутствие у Чехова претензий на открытие «вечных тайн» души и определяющих законов бытия не должны заслонять философского по своей сути характера его творчества. Чеховское «представление жизни», дающее смысл его художественному миру, не сводимо к философским суждениям, логическим тезисам. Но несомненна философская наполненность его творчества. В произведениях Чехова перед нами всегда живая и цельная картина действительности. А тот авторский угол зрения, который мы определяем как интерес к проблемам познания человеком мира, ориентирования в нем, присутствует в глубине этой картины. Он выражается в принципах отбора событий, деталей, в логике сюжета, логике построения человеческих судеб и в целом ряде иных моментов. И эта особая направленность авторских интересов не может не учитываться, как увидим, при интерпретации большей части чеховских произведений.
Пора, однако, назвав одну из координат художественного мира Чехова, проследить, какое выражение она находит в живой ткани конкретных произведений.
30
1Здесь и далее произведения Л. Н. Толстого цитируются по Полному (юбилейному) собранию сочинений (М., 1928-1957): в скобках указываются том и страница.
2Ср. распространенный в искусстве XX века эффект неравенства события самому себе при реконструкции его в рассказах разных свидетелей, например, романах К. Чапека «Гордубал», «Метеор», в фильме А. Куросавы «Расемон» и мн. др.
4См.:
5См.:
7См.:
«Огни». Проповедь и спор
От «рассказов открытия» прямой путь ведет к произведениям 1888 года, знаменательного для Чехова года, который сам писатель осознавал как рубеж, начало новой полосы творчества. Выход с крупными произведениями на страницы «толстых» журналов, конец активного сотрудничества в малой прессе, присуждение Чехову Пушкинской премии Академии наук - внешние приметы начала нового этапа («Едва ли уж я вернусь в газеты! Прощай, прошлое!» - П 2, 203). Отныне герои Чехова
30
все чаще касаются важных мировоззренческих, философских, этических проблем («пишу про умное», «учусь писать рассуждения» - так обозначает эти темы сам писатель).
Одно из характерных в этом отношении и вместе с тем трудных для истолкования произведений Чехова - повесть «Огни», написанная сразу вслед за «Степью».
В работах, посвященных истолкованию «Огней», наибольшие споры вызывает фраза, дважды повторенная в заключительных абзацах произведения. «Ничего не разберешь на этом свете! Да, ничего не поймешь на этом свете!» (7, 140).
Интерпретаторы, в большинстве своем не приемля это утверждение, так сказать, само по себе, считают, что оно компрометирует Чехова, «разительно противоречит» «коренным особенностям» его творчества, и предпринимают разнообразные попытки объяснить появление произведения с подобным выводом.