На всем протяжении повести только «судимые», Лаевский и Надежда Федоровна, получали право на постоянную информацию о мотивах их поступков, об их собственных самооценках, самооправданиях и самообвинениях. Фон Корен получает право на это лишь в заключительной, XXI главе.
Во всех главах «Дуэли» фон Корен занимал позицию прокурора, и все повествование строилось как доказательство, обращенное в первую очередь к таким, как он, и в конечном счете опровергающее то, что кажется ему абсолютной и универсальной истиной. Точнее - убеждающее его самого в том, к чему он в конце концов приходит («никто не знает настоящей правды»). Когда же
124
он пришел к этому выводу, к этой единственно приемлемой, с точки зрения авторы, позиции, он получил право быть изображенным как «всякий» человек, в первую очередь изнутри, с присущими «всякому» человеку сомнениями, теплотой, грустью и т. п.
Композиция «точек зрения» в повествовании, как и фабула с ее развязкой (художественные средства, находящиеся в компетенции автора), для Чехова прежде всего аргументы в споре, которому он придавал принципиальное значение. Во имя чего Чехов так кончает спор своих героев?
В финалах произведений Толстого и Достоевского, приводивших героя к развязке-воскресению, перед таким героем открывается свет истины - конечной, сверхличной, извечной, движущей поколениями и миллионами; у него спадает с глаз пелена, прошлое осознается как заблуждение; он неминуемо приходит к истине в силу таких-то и таких-то предпосылок своего характера.
Чехов не расценивает перемену, случившуюся с его героем, как переход от мрака к свету, от незнания истины к ее обретению. Апофеоза «нового» Лаевского нет, выглядит
он в финале весьма жалко. Просто человек повел другой образ жизни, сумев отказаться от шаблонов, по которым строилась его прежняя жизнь, и столкнувшись с массой новых проблем и вопросов. (Хорошо, хотя и несколько «в лоб», это показано в заключительных сценах фильма И. Хейфица «Плохой хороший человек»: Лаевский переписывает бумаги, Надежда Федоровна ощипывает кур, из экономии сливает в кувшин недопитое молоко и т. п. Восхищаться героями, поведшими другой образ жизни, авторы фильма не дают оснований, и в этом они точно следуют духу чеховской повести.)
Не развязки - озарения и прозрения, а развязки-открытия, не развязки - воскресения и возрождения, а развязки-перемены содержатся в произведениях Чехова.
125
И разумеется, не во имя защиты прошлого Лаевского, его образа жизни приведен он к такой развязке. Суть конфликта повести не в противопоставлении личных качеств Лаевского личным качеством фон Корена. Авторский приговор направлен не на оценку персонажей, не на противопоставление «правды» Лаевского «правде» фон Корена. Герои берутся такими, какими их дает жизнь; Чехов принимает как данность мир, населенный этими разными, непримиримо спорящими людьми. Как сосуществовать в этом мире разных людей, разных правд, разных «общих идей»? Каковы основания для справедливой оценки человека? На этом сосредоточена авторская мысль.
Можно ли, в частности, на основе чувства ненависти или какой-либо «общей теории» (в данном случае - социал-дарвинизма) окончательно осудить человека, как бы он того ни заслуживал? На этот вопрос Чехов ответил отрицательно развязкой повести, утверждением для каждого человека возможности измениться, начать новую жизнь. Концепция фон Корена, логически стройная и основанная на последних выводах науки, оказывается уже жизни, в которой всегда много непредвиденного.
На этом глубинном, гносеологическом уровне ясна связь «Дуэли» с сахалинскими раздумьями Чехова. Закон, эта теория, устанавливающая универсальные нормы человеческого поведения и карающая за отступления от этих норм, по-своему прав,
жить надо в соответствии с законом. Но ведь последовательное применение законов и постановлений, этих юридических и административных общих регуляторов, сталкиваясь с реальной конкретностью человеческого бытия, приводит к самым антигуманным последствиям - в этом Чехов окончательно убедился на Сахалине.
Нравственный закон, носителем которого является фон Корен, хорош, как и всякое идеальное представление о человеческой жизни, но не всякий может быть без-
126
упречен, как закон. Лаевский слаб, как все люди, преступающие закон, но значит ли это, что люди маленькие, слабые, отягощающие землю, подлежат физическому уничтожению, как это в запальчивости предлагает социал-дарвинист?
***
Если в других произведениях конца 80 - начала 90-х годов Чехов говорил об отдельных разновидностях «ложных представлений», о характерных случаях иллюзий, ошибок, необоснованных претензий на обладание истиной, то на этот раз писатель суммировал, подвел итоги.
«Дуэль» предстает как своеобразная гносеологическая энциклопедия, прежде всего свод самых разнообразных видов незнания «настоящей правды» и причин, которые делают необычайно трудным ее обретение.