Читаем Проза Чехова: проблемы интерпретации полностью

На всем протяжении повести только «судимые», Лаевский и Надежда Федоровна, получали право на постоянную информацию о мотивах их поступков, об их собственных самооценках, самооправданиях и самообвинениях. Фон Корен получает право на это лишь в заключительной, XXI главе.

Во всех главах «Дуэли» фон Корен занимал позицию прокурора, и все повествование строилось как доказательство, обращенное в первую очередь к таким, как он, и в конечном счете опровергающее то, что кажется ему абсолютной и универсальной истиной. Точнее - убеждающее его самого в том, к чему он в конце концов приходит («никто не знает настоящей правды»). Когда же

124

он пришел к этому выводу, к этой единственно приемлемой, с точки зрения авторы, позиции, он получил право быть изображенным как «всякий» человек, в первую очередь изнутри, с присущими «всякому» человеку сомнениями, теплотой, грустью и т. п.

Композиция «точек зрения» в повествовании, как и фабула с ее развязкой (художественные средства, находящиеся в компетенции автора), для Чехова прежде всего аргументы в споре, которому он придавал принципиальное значение. Во имя чего Чехов так кончает спор своих героев?

В финалах произведений Толстого и Достоевского, приводивших героя к развязке-воскресению, перед таким героем открывается свет истины - конечной, сверхличной, извечной, движущей поколениями и миллионами; у него спадает с глаз пелена, прошлое осознается как заблуждение; он неминуемо приходит к истине в силу таких-то и таких-то предпосылок своего характера.

Чехов не расценивает перемену, случившуюся с его героем, как переход от мрака к свету, от незнания истины к ее обретению. Апофеоза «нового» Лаевского нет, выглядит

он в финале весьма жалко. Просто человек повел другой образ жизни, сумев отказаться от шаблонов, по которым строилась его прежняя жизнь, и столкнувшись с массой новых проблем и вопросов. (Хорошо, хотя и несколько «в лоб», это показано в заключительных сценах фильма И. Хейфица «Плохой хороший человек»: Лаевский переписывает бумаги, Надежда Федоровна ощипывает кур, из экономии сливает в кувшин недопитое молоко и т. п. Восхищаться героями, поведшими другой образ жизни, авторы фильма не дают оснований, и в этом они точно следуют духу чеховской повести.)

Не развязки - озарения и прозрения, а развязки-открытия, не развязки - воскресения и возрождения, а развязки-перемены содержатся в произведениях Чехова.

125

И разумеется, не во имя защиты прошлого Лаевского, его образа жизни приведен он к такой развязке. Суть конфликта повести не в противопоставлении личных качеств Лаевского личным качеством фон Корена. Авторский приговор направлен не на оценку персонажей, не на противопоставление «правды» Лаевского «правде» фон Корена. Герои берутся такими, какими их дает жизнь; Чехов принимает как данность мир, населенный этими разными, непримиримо спорящими людьми. Как сосуществовать в этом мире разных людей, разных правд, разных «общих идей»? Каковы основания для справедливой оценки человека? На этом сосредоточена авторская мысль.

Можно ли, в частности, на основе чувства ненависти или какой-либо «общей теории» (в данном случае - социал-дарвинизма) окончательно осудить человека, как бы он того ни заслуживал? На этот вопрос Чехов ответил отрицательно развязкой повести, утверждением для каждого человека возможности измениться, начать новую жизнь. Концепция фон Корена, логически стройная и основанная на последних выводах науки, оказывается уже жизни, в которой всегда много непредвиденного.

На этом глубинном, гносеологическом уровне ясна связь «Дуэли» с сахалинскими раздумьями Чехова. Закон, эта теория, устанавливающая универсальные нормы человеческого поведения и карающая за отступления от этих норм, по-своему прав,

жить надо в соответствии с законом. Но ведь последовательное применение законов и постановлений, этих юридических и административных общих регуляторов, сталкиваясь с реальной конкретностью человеческого бытия, приводит к самым антигуманным последствиям - в этом Чехов окончательно убедился на Сахалине.

Нравственный закон, носителем которого является фон Корен, хорош, как и всякое идеальное представление о человеческой жизни, но не всякий может быть без-

126

упречен, как закон. Лаевский слаб, как все люди, преступающие закон, но значит ли это, что люди маленькие, слабые, отягощающие землю, подлежат физическому уничтожению, как это в запальчивости предлагает социал-дарвинист?

***

Если в других произведениях конца 80 - начала 90-х годов Чехов говорил об отдельных разновидностях «ложных представлений», о характерных случаях иллюзий, ошибок, необоснованных претензий на обладание истиной, то на этот раз писатель суммировал, подвел итоги.

«Дуэль» предстает как своеобразная гносеологическая энциклопедия, прежде всего свод самых разнообразных видов незнания «настоящей правды» и причин, которые делают необычайно трудным ее обретение.

Перейти на страницу:

Похожие книги

По страницам «Войны и мира». Заметки о романе Л. Н. Толстого «Война и мир»
По страницам «Войны и мира». Заметки о романе Л. Н. Толстого «Война и мир»

Книга Н. Долининой «По страницам "Войны и мира"» продолжает ряд работ того же автора «Прочитаем "Онегина" вместе», «Печорин и наше время», «Предисловие к Достоевскому», написанных в манере размышления вместе с читателем. Эпопея Толстого и сегодня для нас книга не только об исторических событиях прошлого. Роман великого писателя остро современен, с его страниц встают проблемы мужества, честности, патриотизма, любви, верности – вопросы, которые каждый решает для себя точно так же, как и двести лет назад. Об этих нравственных проблемах, о том, как мы разрешаем их сегодня, идёт речь в книге «По страницам "Войны и мира"».В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.

Наталья Григорьевна Долинина

Литературоведение / Учебная и научная литература / Образование и наука
100 запрещенных книг: цензурная история мировой литературы. Книга 1
100 запрещенных книг: цензурная история мировой литературы. Книга 1

«Архипелаг ГУЛАГ», Библия, «Тысяча и одна ночь», «Над пропастью во ржи», «Горе от ума», «Конек-Горбунок»… На первый взгляд, эти книги ничто не объединяет. Однако у них общая судьба — быть под запретом. История мировой литературы знает множество примеров табуированных произведений, признанных по тем или иным причинам «опасными для общества». Печально, что даже в 21 веке эта проблема не перестает быть актуальной. «Сатанинские стихи» Салмана Рушди, приговоренного в 1989 году к смертной казни духовным лидером Ирана, до сих пор не печатаются в большинстве стран, а автор вынужден скрываться от преследования в Британии. Пока существует нетерпимость к свободному выражению мыслей, цензура будет и дальше уничтожать шедевры литературного искусства.Этот сборник содержит истории о 100 книгах, запрещенных или подвергшихся цензуре по политическим, религиозным, сексуальным или социальным мотивам. Судьба каждой такой книги поистине трагична. Их не разрешали печатать, сокращали, проклинали в церквях, сжигали, убирали с библиотечных полок и магазинных прилавков. На авторов подавали в суд, высылали из страны, их оскорбляли, унижали, притесняли. Многие из них были казнены.В разное время запрету подвергались величайшие литературные произведения. Среди них: «Страдания юного Вертера» Гете, «Доктор Живаго» Пастернака, «Цветы зла» Бодлера, «Улисс» Джойса, «Госпожа Бовари» Флобера, «Демон» Лермонтова и другие. Известно, что русская литература пострадала, главным образом, от политической цензуры, которая успешно действовала как во времена царской России, так и во времена Советского Союза.Истории запрещенных книг ясно показывают, что свобода слова существует пока только на бумаге, а не в умах, и человеку еще долго предстоит учиться уважать мнение и мысли других людей.

Алексей Евстратов , Дон Б. Соува , Маргарет Балд , Николай Дж Каролидес , Николай Дж. Каролидес

Культурология / История / Литературоведение / Образование и наука