Читаем Проза Чехова: проблемы интерпретации полностью

Так, писатель с точностью медика фиксирует перемены в состоянии Лаевского в часы перед дуэлью (гл. XV, XVII). После того как произошел вызов на дуэль, Лаевского переполняет, душит одно чувство - почти патологическая ненависть к противнику («В мыслях он повалил фон Корена на землю и стал топтать его ногами»). Проходит некоторое время; Лаевский обедает, играет в карты, еще не сознавая смысла происшедшего, беспечно думает о нелепости дуэлей вообще. Следующий этап: «Но когда зашло солнце и стало темно, им овладело беспокойство».. Постепенно Лаевскому делается страшно («Ему хотелось поскорее лечь в постель, не двигаться и приготовить свои мысли к ночи»). Потом Лаевский испытывает потрясение: он видит Надежду Федоровну в объятиях пристава Кирилина. Это действует на него как сильный удар («Ненависть к фон Корену и беспокойство - все исчезло из души»). В новом состоянии герой долго не может прийти в себя, это кризисная опустошенность («Идя домой, он неловко размахивал правой рукой и внимательно смотрел себе под ноги, стараясь идти по гладкому»). За окнами гроза, Лаевский, готовясь к смерти, вспоминает о своем детстве; новое его состояние - умиление, всепрощение, самобичевание. «Когда прошла гроза, он сидел у открытого окна и покойно думал о том, что будет с ним». Утром он слушает тихий разговор секундантов, фырканье лошадей, и эти звуки в раннее сырое утро наполнили Лаевского «унынием, похожим на дурное предчувствие». Глядя на спящую Надежду Федоровну, слушая затем ее бессвязную речь, он «понял, что эта несчастная, порочная женщина для него единственный близкий, родной и незаменимый человек. Когда он, выйдя из дому, садился в коляску, ему хотелось вернуться домой живым».

Перелом в душе Лаевского прослежен благодаря этой регистрации мельчайших оттенков его состояния. Мелочи, детали, приметы окружающей обстановки здесь не

133

антураж, не фон, не средство создать «иллюзию правдоподобия». Они участвуют в принятии человеком важнейших для него решений, от них почти всецело зависит его состояние, настроение, а следовательно, и поступки.

Во многих рассказах 90-900-х годов основная цель Чехова - все новое и новое изображение этого процесса взаимодействия психики и сознания героев с окружающей обстановкой, индивидуализация этого процесса.

Помещик Ивашин («Соседи»), сестра которого бежала из дома к его соседу, Власичу, терзается сомнениями: как к этому отнестись и что предпринять. От самых случайных поводов (дождь, внешность соседа, обстановка в его доме, улыбка сестры) настроение Ивашина и его оценки случившегося получают самую противоречивую окраску: ярость, рефлексия, страх, решительность, растерянность, великодушие и т.д. Во враче Николае Евграфыче («Супруга»), узнавшем об измене жены, вначале говорит ненависть, плебейская гордость, гнев; но после бессонной ночи он приходит к противоположной оценке, обвиняя во всем самого себя. Переход Нади Зелениной («После театра») от радости к грусти, слезам, а потом снова к вспышке радости и разная оценка ею людей вызваны прослушанной оперой, обрывками воспоминаний, погодой, временем суток и т. д.

Состояние героев у Чехова зависит от мельчайших изменений в обстановке. Отсюда, при описании внутренней жизни героев, упоминания о подробностях, казалось бы, случайных, не имеющих никакой связи с их рассуждениями, мыслями, настроениями.

Н. Л. Шапир писал о том, что у Чехова «ничтожные и случайные поводы очень часто

являются неосознаваемыми причинами сложных настроений, а, в свою очередь, настроения, случайные и мгновенные, становятся причиной принципиально важных выводов» 4. Эти указания на

134

роль «случайного» в чеховском психологизме углубляет А. П. Чудаков. В мотивировках психологических состояний, поступков и взглядов героя у Чехова, пишет он, наблюдается эффект «неотобранности», «случайное существует рядом с главным и вместе с ним - как самостоятельное, как равное» 5.

«Дуэль» дает немало примеров такого соседства «значащих» и «незначащих» мотивировок. Что было решающим в переходе Лаевского от «старого» к «новому»? Прежде всего значительно снижен «потолок мотивации» для такой перемены. Не апокалипсические видения Раскольникова, не Митин «сон про плачущее дитё», не хождения Нехлюдова по мукам больной совести, а обед с дружеской болтовней, наступление сумерек, увиденная сцена падения Надежды Федоровны, хлынувшая и отшумевшая гроза, голоса за окном, прилив нежности к близкому человеку - и вот герой готов начать новый образ жизни. Чехов описывает около десяти отдельных состояний своего героя. При этом «неважные» толчки и причины (дождь, обед, сумерки, голоса за окном) так же участвуют в этом переходе, как и «важные» (падение Надежды Федоровны, ее покаяние). Вспомним «Рассказ без конца»: свет свечки кажется стрелявшемуся герою не менее важным фактором самоубийства, чем бедность и смерть жены.

Перейти на страницу:

Похожие книги

По страницам «Войны и мира». Заметки о романе Л. Н. Толстого «Война и мир»
По страницам «Войны и мира». Заметки о романе Л. Н. Толстого «Война и мир»

Книга Н. Долининой «По страницам "Войны и мира"» продолжает ряд работ того же автора «Прочитаем "Онегина" вместе», «Печорин и наше время», «Предисловие к Достоевскому», написанных в манере размышления вместе с читателем. Эпопея Толстого и сегодня для нас книга не только об исторических событиях прошлого. Роман великого писателя остро современен, с его страниц встают проблемы мужества, честности, патриотизма, любви, верности – вопросы, которые каждый решает для себя точно так же, как и двести лет назад. Об этих нравственных проблемах, о том, как мы разрешаем их сегодня, идёт речь в книге «По страницам "Войны и мира"».В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.

Наталья Григорьевна Долинина

Литературоведение / Учебная и научная литература / Образование и наука
100 запрещенных книг: цензурная история мировой литературы. Книга 1
100 запрещенных книг: цензурная история мировой литературы. Книга 1

«Архипелаг ГУЛАГ», Библия, «Тысяча и одна ночь», «Над пропастью во ржи», «Горе от ума», «Конек-Горбунок»… На первый взгляд, эти книги ничто не объединяет. Однако у них общая судьба — быть под запретом. История мировой литературы знает множество примеров табуированных произведений, признанных по тем или иным причинам «опасными для общества». Печально, что даже в 21 веке эта проблема не перестает быть актуальной. «Сатанинские стихи» Салмана Рушди, приговоренного в 1989 году к смертной казни духовным лидером Ирана, до сих пор не печатаются в большинстве стран, а автор вынужден скрываться от преследования в Британии. Пока существует нетерпимость к свободному выражению мыслей, цензура будет и дальше уничтожать шедевры литературного искусства.Этот сборник содержит истории о 100 книгах, запрещенных или подвергшихся цензуре по политическим, религиозным, сексуальным или социальным мотивам. Судьба каждой такой книги поистине трагична. Их не разрешали печатать, сокращали, проклинали в церквях, сжигали, убирали с библиотечных полок и магазинных прилавков. На авторов подавали в суд, высылали из страны, их оскорбляли, унижали, притесняли. Многие из них были казнены.В разное время запрету подвергались величайшие литературные произведения. Среди них: «Страдания юного Вертера» Гете, «Доктор Живаго» Пастернака, «Цветы зла» Бодлера, «Улисс» Джойса, «Госпожа Бовари» Флобера, «Демон» Лермонтова и другие. Известно, что русская литература пострадала, главным образом, от политической цензуры, которая успешно действовала как во времена царской России, так и во времена Советского Союза.Истории запрещенных книг ясно показывают, что свобода слова существует пока только на бумаге, а не в умах, и человеку еще долго предстоит учиться уважать мнение и мысли других людей.

Алексей Евстратов , Дон Б. Соува , Маргарет Балд , Николай Дж Каролидес , Николай Дж. Каролидес

Культурология / История / Литературоведение / Образование и наука