Так, писатель с точностью медика фиксирует перемены в состоянии Лаевского в часы перед дуэлью (гл. XV, XVII). После того как произошел вызов на дуэль, Лаевского переполняет, душит одно чувство - почти патологическая ненависть к противнику («В мыслях он повалил фон Корена на землю и стал топтать его ногами»). Проходит некоторое время; Лаевский обедает, играет в карты, еще не сознавая смысла происшедшего, беспечно думает о нелепости дуэлей вообще. Следующий этап: «Но когда зашло солнце и стало темно, им овладело беспокойство».. Постепенно Лаевскому делается страшно («Ему хотелось поскорее лечь в постель, не двигаться и приготовить свои мысли к ночи»). Потом Лаевский испытывает потрясение: он видит Надежду Федоровну в объятиях пристава Кирилина. Это действует на него как сильный удар («Ненависть к фон Корену и беспокойство - все исчезло из души»). В новом состоянии герой долго не может прийти в себя, это кризисная опустошенность («Идя домой, он неловко размахивал правой рукой и внимательно смотрел себе под ноги, стараясь идти по гладкому»). За окнами гроза, Лаевский, готовясь к смерти, вспоминает о своем детстве; новое его состояние - умиление, всепрощение, самобичевание. «Когда прошла гроза, он сидел у открытого окна и покойно думал о том, что будет с ним». Утром он слушает тихий разговор секундантов, фырканье лошадей, и эти звуки в раннее сырое утро наполнили Лаевского «унынием, похожим на дурное предчувствие». Глядя на спящую Надежду Федоровну, слушая затем ее бессвязную речь, он «понял, что эта несчастная, порочная женщина для него единственный близкий, родной и незаменимый человек. Когда он, выйдя из дому, садился в коляску, ему хотелось вернуться домой живым».
Перелом в душе Лаевского прослежен благодаря этой регистрации мельчайших оттенков его состояния. Мелочи, детали, приметы окружающей обстановки здесь не
133
антураж, не фон, не средство создать «иллюзию правдоподобия». Они участвуют в принятии человеком важнейших для него решений, от них почти всецело зависит его состояние, настроение, а следовательно, и поступки.
Во многих рассказах 90-900-х годов основная цель Чехова - все новое и новое изображение этого процесса взаимодействия психики и сознания героев с окружающей обстановкой, индивидуализация этого процесса.
Помещик Ивашин («Соседи»), сестра которого бежала из дома к его соседу, Власичу, терзается сомнениями: как к этому отнестись и что предпринять. От самых случайных поводов (дождь, внешность соседа, обстановка в его доме, улыбка сестры) настроение Ивашина и его оценки случившегося получают самую противоречивую окраску: ярость, рефлексия, страх, решительность, растерянность, великодушие и т.д. Во враче Николае Евграфыче («Супруга»), узнавшем об измене жены, вначале говорит ненависть, плебейская гордость, гнев; но после бессонной ночи он приходит к противоположной оценке, обвиняя во всем самого себя. Переход Нади Зелениной («После театра») от радости к грусти, слезам, а потом снова к вспышке радости и разная оценка ею людей вызваны прослушанной оперой, обрывками воспоминаний, погодой, временем суток и т. д.
Состояние героев у Чехова зависит от мельчайших изменений в обстановке. Отсюда, при описании внутренней жизни героев, упоминания о подробностях, казалось бы, случайных, не имеющих никакой связи с их рассуждениями, мыслями, настроениями.
Н. Л. Шапир писал о том, что у Чехова «ничтожные и случайные поводы очень часто
являются неосознаваемыми причинами сложных настроений, а, в свою очередь, настроения, случайные и мгновенные, становятся причиной принципиально важных выводов» 4. Эти указания на
134
роль «случайного» в чеховском психологизме углубляет А. П. Чудаков. В мотивировках психологических состояний, поступков и взглядов героя у Чехова, пишет он, наблюдается эффект «неотобранности», «случайное существует рядом с главным и вместе с ним - как самостоятельное, как равное» 5.
«Дуэль» дает немало примеров такого соседства «значащих» и «незначащих» мотивировок. Что было решающим в переходе Лаевского от «старого» к «новому»? Прежде всего значительно снижен «потолок мотивации» для такой перемены. Не апокалипсические видения Раскольникова, не Митин «сон про плачущее дитё», не хождения Нехлюдова по мукам больной совести, а обед с дружеской болтовней, наступление сумерек, увиденная сцена падения Надежды Федоровны, хлынувшая и отшумевшая гроза, голоса за окном, прилив нежности к близкому человеку - и вот герой готов начать новый образ жизни. Чехов описывает около десяти отдельных состояний своего героя. При этом «неважные» толчки и причины (дождь, обед, сумерки, голоса за окном) так же участвуют в этом переходе, как и «важные» (падение Надежды Федоровны, ее покаяние). Вспомним «Рассказ без конца»: свет свечки кажется стрелявшемуся герою не менее важным фактором самоубийства, чем бедность и смерть жены.