Проза Чехова: проблемы интерпретации

Мир Чехова, как мы уже убедились, отличается от художественных систем, созданных его предшественниками, не просто другими решениями в пределах одних вопросов, а принципиально иными вопросами и иной их постановкой. Интерес к тому, что сам писатель называл «знание в области мысли», ориентирование», поиски «настоящей правды», и особое освещение этих проблем, стремление «объяснять каждый случай в отдельности» - результат совсем особенного видения жизни, человека, традиционных проблем бытия и мышления. Действительность предстает в особой модальности: бесспорное здесь выглядит проблематичным, категоричное - лишь гипотетическим, безусловное - требующим обоснования.

Ясно, что по отношению к этому «странному миру» теряют смысл и значение многие и многие привычные мерки. В нем свои соотно-

141

шения между главным и второстепенным, меняющимся и неизменным, подлежащим и не подлежащим решению. Об этих практических вопросах интерпретации чеховских произведений и пойдет речь в следующей главе.

Воспользуемся в связи с этим еще одним понятием-термином, которое нередко встречается у Чехова. К понятию «специального» писатель часто обращался, начиная со второй половины 80-х годов, когда окончательно сформировались главные черты его художественного мира. Так, давая высокую оценку творчеству Короленко и Щеглова, единственный упрек к этим современникам Чехов формулирует следующим образом: «Только - аллах керим! - зачем они оба специализируются? Первый не расстается со своими арестантами, а второй питает своих читателей только одними обер-офицерами ...» (П 2, 191). О своей не написанной еще повести «Степь»: «Она кажется мне слишком специальной.

Для современной читающей публики такой сюжет, как степь с ее природой и людьми,

представляется

специальным

и малозначащим» (П 2, 178). И - шире - о своем понимании задач литературы: «В разговорах с пишущей братией я всегда настаиваю на том, что не дело художника решить

узкоспециальные

вопросы. Дурно, если художник берется за то, чего не понимает. Для специальных вопросов существуют у нас специалисты; их дело судить об общине, о судьбах капитала, о вреде пьянства, о сапогах, о женских болезнях... Художник же должен судить только о том, что он понимает; его круг так же ограничен, как и у всякого другого специалиста, - это я повторяю и на этом всегда настаиваю» (П 3, 45).

В произведениях Чехова, где заходит речь о задачах и назначении литературы, герои оперируют тем же понятием. Например, в неоконченном рассказе «Письмо»: «Как жаль и обидно, что даже умные, хорошие люди на каждое явление смотрят с специальной, предвзятой, слишком личной точки зрения. Травникова, например, мучает

142

специальный вопрос о боге и целях жизни; искусства не решают этого вопроса, не объясняют, что будет за гробом, и Травников считает их за это предрассудком, низводит их на степень простого развлечения ...» (7, 515); ср. разговор о назначении литературы, который ведется в повести «Три года».

Настойчивость, с которой Чехов возвращается к проблеме «специального», указывает, что это одно из главных для его эстетического сознания понятий. И для осмысления законов его художественного мира важно учитывать эту категорию и отграничивать ее от противоположных ей категорий.

В известном смысле это разграничение константных и переменных величин, определение существенно важного и частного, не подлежащего решению. Писатель, по убеждению Чехова, должен сознательно избегать «специального», если он правильно понимает суть своей деятельности, доступные этой деятельности возможности и результаты. Решение «специального» - дело специалистов, писатель должен уметь отыскать то общее, что объединяет различные «специальные» явления, то всеохватное, что делает их по отношению к себе частными случаями.

При этом «специальным» в мире Чехова нередко оказывается то, что у его предшественников было главным, всеопределяющим. Насколько же нетрадиционно соотношение между константами и переменными в мире Чехова, если даже вопрос «о боге и целях жизни» оказывается частной, «специальной» проблемой!

Задача интерпретатора, таким образом, правильно уловить в каждом произведении то соотношение существенно важного и «специального», которое соответствует чеховскому видению мира. Задача интерпретации может считаться в значительной мере выполненной, если удастся отграничить закономерность («всеобщее») от частного случая («специального») и таким путем выделить ту

143

сферу, в которой Чехов творил свое, новое, никем до него не созданное и в которой сосредоточены его обобщения.