Проза Чехова: проблемы интерпретации

Логика авторской художественной мысли, в частности, может выявляться в тех элементах содержания и поэтики, которые наиболее устойчивы, дают о себе знать в ряде произведений писателя. Тогда в ход вступает критерий повторяемости. Обращение к параллельному анализу нескольких произведений¹ дает возможность обнаружить, в чем сам автор видел главное и частное, постоянное и переменное, существенное и второстепенное в создаваемом им художественном мире.

144

¹ Правомерность такого подхода к художественному миру Чехова обосновывает, например, М. П. Громов (Повествование Чехова как художественная система // Современные проблемы литературоведения и языкознания. М., 1974, с. 307-315).

Герой и его идея

В работах последних лет предметом анализа не раз становилась структура чеховского повествования (текста произведений за вычетом из него прямой речи)¹. Не менее важно для интерпретации чеховских произведений выяснить соотношение в них между авторской позицией и прямым словом героя, включенным в монологи и диалоги. Ведь мысли, высказывания героев - первый источник, по которому можно судить об избираемых ими путях ориентирования в действительности.

Проследим вначале на ряде рассказов и повестей 90-х годов, в какие формы выливались чеховские принципы изображения героев и их идей, что в этой сфере выглядит всеобщим и что - «специальным».

144

В рассказах и повестях этого периода Чехов нередко показывает такую ситуацию. Кто-либо из героев (чаще всего из тех, кто представляет для автора главный интерес в данном произведении) высказывает по определенному поводу свою мысль, оформленную как абсолютное утверждение. Затем на смену тем обстоятельствам, при которых высказывалась эта мысль, приходят другие. В свете новых обстоятельств происходит «отчуждение» мнения от человека, его высказавшего. Этот последний воспринимает свое утверждение в новом свете, оно приобретает для него относительное значение.

Такая ситуация имеет место в сознании, например, Анны Акимовны Глаголевой, героини рассказа «Бабье царство» (1894), - капиталистки и миллионерши, чувствующей себя неуютно среди доставшихся по наследству и чуждых ей власти и богатства. Вот что говорит она за обедом адвокату - цинику и пошляку - Лысевичу: «Поймите же, у меня на руках громадное дело, две тысячи рабочих, за которых я должна ответить перед богом. Люди, которые работают на меня, слепнут и глохнут. Мне страшно жить, страшно! Я страдаю, а вы имеете жестокость говорить мне о каких-то неграх и ... и улыбаетесь! - Анна Акимовна ударила кулаком по столу. - Продолжать жизнь, какую я теперь веду, или выйти за такого же праздного, неумелого человека, как я, было бы просто преступлением. Я не могу больше так жить, - сказала она горячо, - не могу!» (8, 282).

Мы видим полную убежденность героини в высказанных ею словах. В них она формулирует определенную идею, а именно: если капиталист нравственно чуток, если его мучат угрызения совести за страдания эксплуатируемых рабочих, он не должен продолжать жизнь по заведенному для его класса порядку, он должен пойти наперекор требованиям и традициям своего класса.

Нетрудно представить себе писателя, который имел бы своей целью сделать эту предметно-ограниченную

145

идею, несомненно, «и талантливую, и умную, и благородную», центральной в своем

произведении и направил бы свои усилия на ее художественное доказательство. В этом случае подобная мысль утверждалась бы как полноценная авторская идея и в художественной системе произведения приобрела бы характер «абсолютной истины». Автору было бы важно, чтобы эта идея была высказана (в данном случае не имеет значения как: героем, или в «авторском голосе», или она была бы выводом из изображенного); задачей автора стало бы подкрепление данной идеи всей структурой его произведения.

Но в произведениях Чехова воплощен принципиально иной тип художественного мышления, видения мира. Писателю важно не просто высказать в рассказе то или иное мнение, но показать относительность, обусловленность мнения, его зависимость от обстановки, то есть «индивидуализировать» его. Обоснование этой относительности, показ этой обстановки для автора интереснее всего.

Вот авторская ремарка к монологу героини: «Анна Акимовна была рада, что высказалась, и повеселела. Ей нравилось, что она так хорошо говорила и так честно и красиво мыслит, и она была уже уверена, что, если бы, например, Пименов (механик с принадлежащего ей завода. - В. К.) полюбил ее, то она пошла бы за него с удовольствием» (8, 283-284).

Вот еще полуироническая ремарка по адресу героини, для которой высказанное ею мнение имеет пока абсолютное значение, является в тот момент ее убеждением: «Он (Лысевич. - В. К.) обращал ее внимание на разные тонкости и подчеркивал счастливые выражения и глубокие мысли (в романе Мопассана. - В. К.), но она

видела только жизнь, жизнь, жизнь и самое себя, как будто была действующим лицом романа; у нее поднимало дух, и она сама, тоже хохоча и всплескивая руками, думала о том, что так жить нельзя, что нет надобности

146