Читаем Проза Чехова: проблемы интерпретации полностью

В одну из «Записных книжек» Чехова занесен следующий сюжет рассказа или повести. Герой рассказывает, как он «когда-то был анархистом». Его выгнали из училища, отец выгнал из дома; «пришлось поступить к помещику в младшие приказчики; стало досадно на богатых, и сытых, и толстых; помещик сажал вишни, А. А. помогал ему, и вдруг пришло сильное желание отрубить лопатой белые, полные пальцы, как бы нечаянно: и закрыв глаза, изо всех сил хватил лопатой, но попал мимо. Потом ушел, лес, тишина в поле, дождь, захотелось тепла, пошел к тетке, та напоила чаем с бубликами, и анархизм прошел.» (Записные книжки, 1, с. 106-107). В этом конспективном изложении особенно четко видна суть психологических приемов Чехова.

Понятно, что сюжет этот говорит о шаткости «убеждений» героя, «благодушного буржуа». Философская и идейная несамостоятельность чеховских героев очевидны и не случайны. Но интересно обратить внимание на другое: какие признаки достаточны и необходимы, по Чехову, чтобы объяснить существенную перемену по взглядах человека? Лес, тишина в поле, дождь, теткин чай с буб-

138

ликами - и нет больше анархизма. При таком подходе немыслимы для писателя два одинаковых анархиста, как и вообще неповторимо и не сводимо к общим категориям (типа «анархизм») любое убеждение, настроение, образ мыслей. Любая разновидность ориентирования приобретает свою, индивидуальную окраску.

***

Итак, «индивидуализация каждого отдельного случая» стала, наряду с преимущественным интересом к проблемам «ориентирования», еще одним определяющим принципом творчества Чехова.

Чеховский индивидуализирующий метод (который не следует путать с задачей создания характеров - «ярких индивидуальностей») вел к обобщениям большой важности. Не только негативные выводы - типа «ничего не разберешь на этом свете», «никто не знает настоящей правды» - должны учитываться, когда мы говорим об обобщениях, сделанных Чеховым. Сам способ художественного мышления, избранный им подход обладают позитивным познавательным и эстетическим значением.

Подобно тому, как в медицине и педагогике изучение состояний, свойств и возможностей «единичного» человека, практическая работа с каждым отдельным человеком достигают более высокой эффективности лечения и воспитания8, чеховская индивидуализация, пристальное внимание к «единичному» человеку вели к новым возможностям человекознания в литературе.

Сказанное Чеховым о «единичном» человеке не было сказанным только о нем одном. Чеховское единичное предстает как характерное для эпохи, действительности,

139

среды. Но чеховский метод указывал на то, что решение сложных социальных, общезначимых проблем, коллизий проходит через индивидуальности, через единичные и уникальные в своей сложности и неповторимости человеческие системы.

Важно отметить, что оба указанных принципа - и гносеологический и индивидуализирующий - находятся между собой в тесной связи и предстают как система координат, в которой строится чеховский мир. Это, конечно, не исключает возможности выделения и иных координат, рассмотрения чеховского творчества в иных ракурсах. Но если принять избранную здесь точку отсчета, невозможно отделить изучение писателем ориентирования от его стремлений «объяснять каждый случай в отдельности».

В школе Захарьина «навык и метод индивидуализировать» неотделим от расспроса больного, учета того, как человек сам осознает свое положение. Чеховская индивидуализация наиболее своеобразна, когда писатель рассматривает формы убеждений, оценок, решений. Она является в первую очередь новым принципом изучения человека, его образа мыслей, взглядов, высказываний - различных видов ориентирования в мире.

Учет названных здесь координат чеховского мира имеет непосредственно практическое значение для интерпретации произведений писателя.

140

1 Горнфельд А. Чеховские финалы. - «Красная новь», 1939, № 8-9, с. 289-300.

2 См.: Линков В.Я. Повесть А. П. Чехова «Дуэль» и русский социально-психологический роман первой половины XIX века // Проблемы теории и истории литературы. М., 1971, с. 377-392.

3 В таком виде знаменитая чеховская формула включается в полемику, которую ведут герои романа Ю. Бондарева «Берег».

4 См.: Шапир Н. Чехов как реалист-новатор // «Вопросы философии и психологии», кн. 80. М., 1905, с. 501.

5 Чудаков А.П. Поэтика Чехова, с. 190, 199.

6 Лакшин В. Толстой и Чехов, изд. 2-е. М., 1975, С. 243.

7 Билинкис Я. О творчестве Толстого. Л., 1959, с. 233.

8 См.: Ананьев Б.Г. Человек как предмет познания. Л., 1969, с. 91-94.

«Художник должен судить только о том, что он понимает»

Перейти на страницу:

Похожие книги

По страницам «Войны и мира». Заметки о романе Л. Н. Толстого «Война и мир»
По страницам «Войны и мира». Заметки о романе Л. Н. Толстого «Война и мир»

Книга Н. Долининой «По страницам "Войны и мира"» продолжает ряд работ того же автора «Прочитаем "Онегина" вместе», «Печорин и наше время», «Предисловие к Достоевскому», написанных в манере размышления вместе с читателем. Эпопея Толстого и сегодня для нас книга не только об исторических событиях прошлого. Роман великого писателя остро современен, с его страниц встают проблемы мужества, честности, патриотизма, любви, верности – вопросы, которые каждый решает для себя точно так же, как и двести лет назад. Об этих нравственных проблемах, о том, как мы разрешаем их сегодня, идёт речь в книге «По страницам "Войны и мира"».В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.

Наталья Григорьевна Долинина

Литературоведение / Учебная и научная литература / Образование и наука
100 запрещенных книг: цензурная история мировой литературы. Книга 1
100 запрещенных книг: цензурная история мировой литературы. Книга 1

«Архипелаг ГУЛАГ», Библия, «Тысяча и одна ночь», «Над пропастью во ржи», «Горе от ума», «Конек-Горбунок»… На первый взгляд, эти книги ничто не объединяет. Однако у них общая судьба — быть под запретом. История мировой литературы знает множество примеров табуированных произведений, признанных по тем или иным причинам «опасными для общества». Печально, что даже в 21 веке эта проблема не перестает быть актуальной. «Сатанинские стихи» Салмана Рушди, приговоренного в 1989 году к смертной казни духовным лидером Ирана, до сих пор не печатаются в большинстве стран, а автор вынужден скрываться от преследования в Британии. Пока существует нетерпимость к свободному выражению мыслей, цензура будет и дальше уничтожать шедевры литературного искусства.Этот сборник содержит истории о 100 книгах, запрещенных или подвергшихся цензуре по политическим, религиозным, сексуальным или социальным мотивам. Судьба каждой такой книги поистине трагична. Их не разрешали печатать, сокращали, проклинали в церквях, сжигали, убирали с библиотечных полок и магазинных прилавков. На авторов подавали в суд, высылали из страны, их оскорбляли, унижали, притесняли. Многие из них были казнены.В разное время запрету подвергались величайшие литературные произведения. Среди них: «Страдания юного Вертера» Гете, «Доктор Живаго» Пастернака, «Цветы зла» Бодлера, «Улисс» Джойса, «Госпожа Бовари» Флобера, «Демон» Лермонтова и другие. Известно, что русская литература пострадала, главным образом, от политической цензуры, которая успешно действовала как во времена царской России, так и во времена Советского Союза.Истории запрещенных книг ясно показывают, что свобода слова существует пока только на бумаге, а не в умах, и человеку еще долго предстоит учиться уважать мнение и мысли других людей.

Алексей Евстратов , Дон Б. Соува , Маргарет Балд , Николай Дж Каролидес , Николай Дж. Каролидес

Культурология / История / Литературоведение / Образование и наука