Читаем Проза Чехова: проблемы интерпретации полностью

«- Меня нельзя обеспокоить, - ответила она, останавливаясь на лестнице, - я ведь никогда делаю. У меня праздник каждый день, от утра до вечера.

- Для меня то, что вы говорите, непонятно, - сказал он, подходя к ней. - Я вырос в среде, где трудятся каждый день, все без исключения, мужчины и женщины.

- А если нечего делать? - спросила она.

- Надо поставить свою жизнь в такие условия, чтобы труд был необходим. Без труда не может быть чистой и радостной жизни» (9, 19).

Все это Лаптев говорит в состоянии «сладкого восторга», связанном с его надеждами. Далее - внезапное объяснение в любви, предложение и отказ.

«Лаптев понял, что это значит, и настроение у него переменилось сразу, резко, как будто в душе внезапно погас свет. Испытывая стыд, унижение человека, которым пренебрегли, который не нравится, противен, быть может, гадок, от которого бегут, он вышел из дому.

Все, что он только что говорил, казалось ему, было глупо до отвращения. Зачем он солгал, что он вырос в среде, где трудятся все без исключения? Зачем он говорил назидательным тоном о чистой, радостной жизни? Это не умно, не интересно, фальшиво - фальшиво по-московски. Но вот мало-помалу наступило безразличною настроение. нужно оставить всякие надежды на личное счастье, жить без желаний, без надежд, не мечтать, не ждать. . .» (9, 20).

Вновь герой мыслит и говорит «хорошо, честно и красиво», и вновь автор самим построением своего повествования подчеркивает относительный, неабсолютный характер идеи, высказываемой героем. На подобного рода высказываниях в произведениях Чехова нет печати авторского утверждения (или отрицания); они принадлежат сфере «специального».

150

Смысл чеховских произведений, применяемых автором художественных построений, «сцеплений» не сводится к тому, чтобы обосновать и высказать суждения типа «так жить нельзя», или «нет надобности жить дурно, если можно жить прекрасно», или «надо поставить свою жизнь в такие условия, чтобы труд был необходим; без труда не может быть чистой и радостной жизни». Авторский пафос не исчерпывается подобными идеями и не сводится к ним; он лежит вообще в другой плоскости.

Чеховская поэтическая система требует иных методов анализа, чем те, которые применяются к произведениям с традиционной поэтикой, утверждающим определенные предметно-ограниченные («специальные») идеи.

Неверно было бы, говоря об указанной черте чеховской поэтики, описывать ее в чисто негативном плане, только как отказ придавать «специальным» идеям-мнениям абсолютное значение. У нее есть особенность, которая, внешне напоминая черты традиционных нормативистских поэтик, вместе с тем еще более позволяет уяснить своеобразие, необычность поэтики чеховской.

Речь идет о совершенно особом характере идейно-стилистического оформления мнений героев у Чехова. Высказывание, конечную необоснованность, относительность которого Чехов стремится показать, оформляется им как абсолютное, стройное, законченное и внутренне обоснованное утверждение.

Именно таковы приведенные выше высказывания Анны Акимовны и Лаптева. В тот момент, когда они высказывают свое мнение, герои - люди обыкновенные - становятся идеологами, публицистами, трибунами. Они отливают свои утверждения в изящную, афористичную, кажущуюся единственной форму. Эти высказывания нередко заметно отличаются от общей идейно-стилистической физиономии данного героя, они могут быть изъяты из контекста и сохранить благодаря своей обобщенно-афористичной форме смысл законченного суждения.

151

Обычно дли читателя произведений с традиционной поэтикой достаточно таких внешних идейно-стилистических примет, чтобы относить подобные высказывания на счет самого автора, который хотел таким образом выделить утверждения, которым он сочувствует. Именно об этой закономерности традиционных поэтик писал М. М. Бахтин: «Утвержденность находит свое объективное выражение в особом акценте их (мыслей. - В.К.), в особом положении их в целом произведении, в самой словесно-стилистической форме их высказывания и в целом ряде других разнообразных способов выдвинуть мысль как значащую, утвержденную мысль» 4.

В произведениях Чехова мы находим как раз обратное: для оформления мнений действующих лиц (мнений, которые затем будут дискредитированы самим лицом, их высказавшим) у него применяются такие средства, которые у других авторов используются лишь для выражения собственных утверждаемых идей. Поэтому если прилагать традиционные критерии узнавания утверждаемых идей, то легко принять за декларацию то, что на самом деле является имитацией, стилизацией.

152

1 См.: Виноградов В. В. О языке художественной литературы. М., 1959, с. 146-154; Кожев никова Н. А.

Об особенностях стиля Чехова (несобственно-прямая речь). - «Вестн. Моск. ун-та», серия филологии, журналистики, 1963, №2, с. 5; Чудаков А. П. Поэтика Чехова.

Перейти на страницу:

Похожие книги

По страницам «Войны и мира». Заметки о романе Л. Н. Толстого «Война и мир»
По страницам «Войны и мира». Заметки о романе Л. Н. Толстого «Война и мир»

Книга Н. Долининой «По страницам "Войны и мира"» продолжает ряд работ того же автора «Прочитаем "Онегина" вместе», «Печорин и наше время», «Предисловие к Достоевскому», написанных в манере размышления вместе с читателем. Эпопея Толстого и сегодня для нас книга не только об исторических событиях прошлого. Роман великого писателя остро современен, с его страниц встают проблемы мужества, честности, патриотизма, любви, верности – вопросы, которые каждый решает для себя точно так же, как и двести лет назад. Об этих нравственных проблемах, о том, как мы разрешаем их сегодня, идёт речь в книге «По страницам "Войны и мира"».В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.

Наталья Григорьевна Долинина

Литературоведение / Учебная и научная литература / Образование и наука
100 запрещенных книг: цензурная история мировой литературы. Книга 1
100 запрещенных книг: цензурная история мировой литературы. Книга 1

«Архипелаг ГУЛАГ», Библия, «Тысяча и одна ночь», «Над пропастью во ржи», «Горе от ума», «Конек-Горбунок»… На первый взгляд, эти книги ничто не объединяет. Однако у них общая судьба — быть под запретом. История мировой литературы знает множество примеров табуированных произведений, признанных по тем или иным причинам «опасными для общества». Печально, что даже в 21 веке эта проблема не перестает быть актуальной. «Сатанинские стихи» Салмана Рушди, приговоренного в 1989 году к смертной казни духовным лидером Ирана, до сих пор не печатаются в большинстве стран, а автор вынужден скрываться от преследования в Британии. Пока существует нетерпимость к свободному выражению мыслей, цензура будет и дальше уничтожать шедевры литературного искусства.Этот сборник содержит истории о 100 книгах, запрещенных или подвергшихся цензуре по политическим, религиозным, сексуальным или социальным мотивам. Судьба каждой такой книги поистине трагична. Их не разрешали печатать, сокращали, проклинали в церквях, сжигали, убирали с библиотечных полок и магазинных прилавков. На авторов подавали в суд, высылали из страны, их оскорбляли, унижали, притесняли. Многие из них были казнены.В разное время запрету подвергались величайшие литературные произведения. Среди них: «Страдания юного Вертера» Гете, «Доктор Живаго» Пастернака, «Цветы зла» Бодлера, «Улисс» Джойса, «Госпожа Бовари» Флобера, «Демон» Лермонтова и другие. Известно, что русская литература пострадала, главным образом, от политической цензуры, которая успешно действовала как во времена царской России, так и во времена Советского Союза.Истории запрещенных книг ясно показывают, что свобода слова существует пока только на бумаге, а не в умах, и человеку еще долго предстоит учиться уважать мнение и мысли других людей.

Алексей Евстратов , Дон Б. Соува , Маргарет Балд , Николай Дж Каролидес , Николай Дж. Каролидес

Культурология / История / Литературоведение / Образование и наука