Читаем Проза Чехова: проблемы интерпретации полностью

За многие годы в работах о Чехове сформировались и особые версии с целью как-то объяснить названные здесь особенности произведений писателя. Вот две из таких интерпретаторских легенд.

Согласно первой, Чехов хотел бы утверждать «устами героев» такие-то и такие-то идеи, но он не видел и жизни людей, с которыми можно было бы органически связать, например, дух протеста или надежды на новую жизнь. Поэтому, хотя Чехов и делает того или иного героя рупором своих идей, в то же время он наделяет его чертами, говорящими о слабости такого героя.

В подобном истолковании авторская работа сводится к тому, чтобы найти персонажа, которому можно было бы передать свои, авторские «протестантские» или оптимистические высказывания; такого героя, который вполне соответствовал бы авторским намерениям, нет, и автору приходится удовлетвориться образами «протестанта» или оптимиста «с ущербинкой» (см. многие истолкования таких, например, персонажей, как Павел Иваныч в «Гусеве» или Громов в «Палате № 6»).

Эта версия о том, что Чехов «хотел бы, но не смог», с неизбежностью ведет к мысли о полуудачах Чехова в таких образах, о невыполнении им до конца своих авторских намерений.

Согласно другой интерпретаторской легенде, Чехов хотел бы утверждать в своих произведениях те или иные

175

«положительные» истины, но он стеснялся провозглашать их «в лоб», «в полный голос», и поэтому отдавал эти свои утверждаемые истины героям, которых нельзя признать вполне «положительными».

Упоминая о настойчивых требованиях Чехова не приписывать ему высказываний, например, героя «Скучной истории», И. Г. Эренбург считал, что эти возражения «относятся к душевной стыдливости, скрытности Чехова» 7 и, очевидно, не должны приниматься в расчет при интерпретации, ибо, «как все писатели, Чехов часто

вкладывал в уста героев свои собственные мысли»

8

Версия об особой «стыдливости», которая заставляла Чехова явно отмежевываться от тех или иных утверждений, которые втайне он хотел провозгласить в своих произведениях, возникла давно. Пожалуй, впервые она прозвучала в письме А. Н. Плещеева Чехову по поводу рассказа «Именины» («... простите меня, Антон Павлович, - нет ли у вас тоже некоторой боязни - чтоб вас не сочли за либерала?»9). «Я никогда не прятался...» - отвечал ему Чехов (П 3, 18).

Разные интерпретаторы, как видим, выводят пресловутую чеховскую стеснительность из разных оснований: или тактических (нежелания Чехова привязывать себя к какой-либо «партии»), или биографических (его прирожденной «стыдливости», «скрытности»), или художественных (отказ от манеры, свойственной другим писателям). Общее же во всех вариантах этой легенды одно: в результате вырисовывается довольно странный образ автора, который из своеобразной деликатности отдавал свое «слово» людям с сомнительными характеристиками, не думая о том, что «слово» автора от этого могло для читателя искажаться и дискредитироваться. Стоит

176

ли говорить, что читатель никогда не признал бы писателя, вздумавшего столь странным и невнятным способом к нему обращаться!

Нужно твердо признать, что то свое, задушевное, что Чехов имел и хотел сказать в своих произведениях, он говорил прямо, в полный голос. Эта прямота не имела ничего общего с «дурной тенденциозностью», и Чехову не требовались посредники, на которых нужно было бы взвалить ответственность за идею, выражаемую в произведении. Только эта идея не исчерпывалась той или иной предметно-ограниченной сентенцией; то новое «слово», с которым шел Чехов, было его «представление мира», по выражению Горького. И говорил читателю правду о жизни он не «устами» персонажей, а художественным построением своих произведений. Осознать содержательный смысл самих форм художественного мышления Чехова, их объективную социальную значимость - первоочередная задача интерпретатора чеховских произведений.

177

1 См. Фриче В. М. А. П. Чехов. Биографический очерк // Чехов А. П. Собр. соч., в двенадцати томах, т. 1. М.-Л., 1929, с. 38-40.

2 Пушкин А. С. Полн. собр. соч., т. II. М.-Л., 1949, с. 165.

3 Маяковский В. В. Полн. собр. соч., т. 12. М., 1959, с. 120-121.

4 См.: Булгаков С. Чехов как мыслитель. Киев, 1905, с. 11. Далее ссылки в тексте.

5 Дерман А. Творческий портрет Чехова. М., 1929, с. 317.

6 Эренбург И. Перечитывая Чехова. М., 1960, с. 9-10.

7 Эренбург И. Перечитывая Чехова, с. 54.

8 Там же, с. 53.

9 «Слово», сб. 2. М., 1914, с. 258.

Анализ поступков

До сих пор в этой главе шла речь о соотношении между словом героя и авторской мыслью в чеховских произведениях. Параллельное сопоставление ряда рассказов или повестей нагляднее подтверждает, как ни в одном случае невозможно свести авторскую мысль Чехова к утверждению фразы героя, сколь бы симпатичным, эффектным, привлекательным ни выглядел внеконтекстный, «онтологический» смысл такой фразы.

Перейти на страницу:

Похожие книги

По страницам «Войны и мира». Заметки о романе Л. Н. Толстого «Война и мир»
По страницам «Войны и мира». Заметки о романе Л. Н. Толстого «Война и мир»

Книга Н. Долининой «По страницам "Войны и мира"» продолжает ряд работ того же автора «Прочитаем "Онегина" вместе», «Печорин и наше время», «Предисловие к Достоевскому», написанных в манере размышления вместе с читателем. Эпопея Толстого и сегодня для нас книга не только об исторических событиях прошлого. Роман великого писателя остро современен, с его страниц встают проблемы мужества, честности, патриотизма, любви, верности – вопросы, которые каждый решает для себя точно так же, как и двести лет назад. Об этих нравственных проблемах, о том, как мы разрешаем их сегодня, идёт речь в книге «По страницам "Войны и мира"».В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.

Наталья Григорьевна Долинина

Литературоведение / Учебная и научная литература / Образование и наука
100 запрещенных книг: цензурная история мировой литературы. Книга 1
100 запрещенных книг: цензурная история мировой литературы. Книга 1

«Архипелаг ГУЛАГ», Библия, «Тысяча и одна ночь», «Над пропастью во ржи», «Горе от ума», «Конек-Горбунок»… На первый взгляд, эти книги ничто не объединяет. Однако у них общая судьба — быть под запретом. История мировой литературы знает множество примеров табуированных произведений, признанных по тем или иным причинам «опасными для общества». Печально, что даже в 21 веке эта проблема не перестает быть актуальной. «Сатанинские стихи» Салмана Рушди, приговоренного в 1989 году к смертной казни духовным лидером Ирана, до сих пор не печатаются в большинстве стран, а автор вынужден скрываться от преследования в Британии. Пока существует нетерпимость к свободному выражению мыслей, цензура будет и дальше уничтожать шедевры литературного искусства.Этот сборник содержит истории о 100 книгах, запрещенных или подвергшихся цензуре по политическим, религиозным, сексуальным или социальным мотивам. Судьба каждой такой книги поистине трагична. Их не разрешали печатать, сокращали, проклинали в церквях, сжигали, убирали с библиотечных полок и магазинных прилавков. На авторов подавали в суд, высылали из страны, их оскорбляли, унижали, притесняли. Многие из них были казнены.В разное время запрету подвергались величайшие литературные произведения. Среди них: «Страдания юного Вертера» Гете, «Доктор Живаго» Пастернака, «Цветы зла» Бодлера, «Улисс» Джойса, «Госпожа Бовари» Флобера, «Демон» Лермонтова и другие. Известно, что русская литература пострадала, главным образом, от политической цензуры, которая успешно действовала как во времена царской России, так и во времена Советского Союза.Истории запрещенных книг ясно показывают, что свобода слова существует пока только на бумаге, а не в умах, и человеку еще долго предстоит учиться уважать мнение и мысли других людей.

Алексей Евстратов , Дон Б. Соува , Маргарет Балд , Николай Дж Каролидес , Николай Дж. Каролидес

Культурология / История / Литературоведение / Образование и наука