Так, в заключительном монологе Шамохин, по-видимому, верно говорит о недостатках «воспитания и образования женщины». Но тут же, без всякого перехода или метки, следуют явно бредовые рецепты: мальчики и девочки должны быть «всегда вместе», нечего «ссылаться на физиологию», девушка должна помогать мужчине надеть пальто и подавать стакан воды и т. д. В журнальном варианте рассказа Шамохин утверждал также, что «женщина должна одеваться, как мужчина», и мечтал как о «величайшей справедливости» о том, «чтобы с Марса свалилась глыба и погребла под собой весь этот прекрасный пол» (9, 402, 404). В первоначальном варианте повествователь вступал в спор с Шамохиным. В окончательном варианте спор снят: монологи Шамохина сами обнаруживают свою непоследовательность и противоречивость.
Таким образом, авторскую позицию в мире Чехова необязательно обнаруживать лишь в последовательном
166
ряде произведений или в последовательном ряде эпизодов: тот или иной эпизод, отдельный монолог героя дают в принципе достаточный материал для суждений об авторском пафосе. Повторяемость служит лишь большей наглядности.
167
2
Ibid., p. 30, 33.3
См. рецензию И. Левидовой («Вопросы литературы», 1975, № 6, с. 270-279).4
Об автобиографическом элементе в рассказе см.:«Для меня все эти мнения не имеют никакой цены»
Вот еще один постоянный и характерный чеховский прием при изображении взглядов и мнений героев. Прием, который может поставить в тупик интерпретатора, вздумавшего подходить к произведениям Чехова с традиционными критериями обнаружения авторских утверждений. Это наделение «отрицательных» героев явно «положительными» по своему содержанию и пафосу высказываниями.
Очень часто герои Чехова произносят фразы, словно сошедшие со страниц передовой публицистики и беллетристики, долженствующие свидетельствовать о прогрессивном и благородном образе убеждений их носителя. Но принадлежат эти фразы героям заведомо несимпатичным - авторские характеристики, поведение таких героев не оставляют сомнений на этот счет.
В юмористических произведениях это один из наиболее частых случаев рядоположения несовместимого, присвоения героем не свойственной ему знаковой системы. А это, как мы видели, один из основных источников комического у Чехова.
«.отставной коллежский секретарь Лахматов сидел у себя за столом и, выпивая шестнадцатую рюмку, размышлял о братстве, равенстве и свободе» («Беседа пьяного с трезвым чертом»).
«Нужно всегда вперед идти. всякий должен вперед идти... Вот и вы идете вперед...
167
- Куда же мне, например, теперь идти? - усмехнулся брюнет.
- Мало ли куда идти? Была бы охота. Местов много. Да вот, хотя бы к буфету, примерно. Не желаете ли? Для первого знакомства, по коньячишке. А? Для идеи... » («Гордый человек»).
«- Здесь курить не велено! - крикнул ему кондуктор.
- Кто это не велел? Кто имеет право? Это посягательство на свободу! Я никому не позволю посягать на свою свободу! Я свободный человек! Нечего сказать, хороши порядки! - сказал он, бросая папиросу. - Живи вот с этакими господами! Они помешаны на форме, на букве! Формалисты, филистеры! Душат!» («Двое в одном»).
«Быть человеком!» - провозглашает «хорошенькая дамочка» («Загадочная натура»).
«Самосознания, свободы печати» требует барон Дронкель («В ландо»).
«Кругом кражи, хищения . Сколько слез! Сколько страдальцев!» - ораторствует губернский секретарь Оттягаев («Рассказ, которому трудно подобрать название»).
«Довольно терпеть!» - восклицает коллежский регистратор Канифолев («Сущая правда»).
«Жить так далее невозможно!» - вторит ему «депутат» Дездемонов («Депутат, или Повесть о том, как у Дездемонова 25 рублей пропало»).
В творчестве Чехова-юмориста герои типа Ивана Капитоныча из рассказа «Двое в одном» (носители фраз вроде «Это посягательство на свободу!», «Душат!» и т. п.) являются объектом осмеяния и сатиры в не меньшей степени, чем герои типа унтера Пришибеева («Где это в законе написано, чтобы народу волю давать?») или «хамелеона» Очумелова, оперирующего то тем, то другим набором фраз.
168