Проза Чехова: проблемы интерпретации

Усилия интерпретаторов рассказа «Ариадна» часто направлены на осуждение, «разоблачение» главной его героини. Задача Чехова при этом видится в том, чтобы «развенчать» женский «тип», противоречащий идеалам писателя, которые воплощены им в иных, «положительных» героинях. Монологи Шамохина истолковываются в этом случае как «чеховский автокомментарий» к рассказанной истории.

Но высказывался и прямо противоположный взгляд на «Ариадну». В. Л. Смит в своей книге «Антон Чехов и дама с собачкой» берет героиню рассказа под защиту... от автора. Чехов, по словам исследовательницы, «отягощает» свою героиню «кучей преступлений», «пре- 163

дает свою жертву суду без какого-либо права на защиту»¹. Чехов осуждает Ариадну, но действительным объектом сатиры должен быть Шамохин, во всем виноват он, ибо это он потакал капризам своей своенравной возлюбленной. Это говорится, чтобы «доказать» тезис о «женоненавистничестве» Чехова («Misogyny» - название главы в книге В. Л. Смит), о неспособности и нежелании Чехова отнестись с сочувствием и пониманием к «неверным женам» («этот мудрый и сострадательный Чехов популярной легенды» «не

создает ни Анны Карениной, ни мадам Бовари»

2

). Но, вознамерившись разрушить «популярную легенду» о Чехове, исследовательница создает легенду, еще более далекую от истины

3

Шамохин, действительно, наделяет Ариадну в своем рассказе набором крайне непривлекательных характеристик (холодная красавица, но при этом любопытна, претенциозна, но вульгарна, капризна, прожорлива, хитра и т.д.). Но можно ли отождествлять пафос героя и пафос автора? Вопрос о позиции автора по отношению к рассказу героя и к его оценкам Ариадны и в тех и в других интерпретациях либо не ставится, либо объявляется несущественным. И это сближает столь, казалось бы, противоречащие одно другому толкования «Ариадны».

Образ Ариадны, в самом деле, малопривлекателен⁴. Но цель рассказа не в создании женского «типа», на-

164

деленного отрицательными характеристиками. На первом плане, в центре авторского внимания другое - то, как рассказывающий об Ариадне мужчина, дающий ей эти характеристики, тем не менее безоглядно в нее влюбляется, все ради нее бросает, потакает всем ее желаниям и постепенно превращается из наивного юноши, идеализирующего любовь и женщин, в «страстного, убежденного женоненавистника» (9, 131). И здесь, на этом новом материале прослеживается предельно индивидуализированная история формирования «ложных представлений».

«Свой взгляд на любовь и женщин» (9, 114) Шамохин излагает в четырех монологах («Эти постоянные разговоры о женщинах...»; «Конечно, женщина есть женщина...»; «Пока только в деревнях женщина не отстает от мужчины.»; «Да-с. А всему виной наше воспитание, батенька.»). Все они посвящены «специальному» - женскому вопросу. Но нет оснований искать в этих монологах авторскую точку зрения на женский вопрос, ибо - и это типичный для чеховского мира случай - герой в монологах говорит «больше о себе самом, чем о женщинах» (9, 109).

При передаче взглядов Шамохина Чехов пользуется одним важным приемом. Прием этот специально чеховский, мы не встретим его у предшественников писателя. Это особого рода внутренняя противоречивость в последовательных монологах или в одном и том же монологе одного и того же персонажа.

Заведомо истинное и заведомо ложное в монологе персонажа никак не разграничиваются, идут подряд, чередуясь. Они обнаруживают свою истинность и ложность не вследствие авторских указаний на это, а в свете целого - той противоречивости мнений персонажа, которую изображает писатель (этот принцип ляжет в основу монологов некоторых персонажей в чеховских пьесах - Вершинина, Тузенбаха). Ясно, что, так строя

165

монологи своих героев, автор нацеливает читателей не на извлечение истины из подобных монологов, а на понимание того, как близко истинное и ложное сосуществуют в мнении героя и как трудно их отделить. Шамохин абсолютизирует свои выводы о женском воспитании, женском равноправии и т. п., к которым он пришел на основе своего несчастливого жизненного опыта (слушатель резонно возражает Шамохину: «зачем обобщать, зачем по одной Ариадне судить обо всех женщинах?»). Но монологи его, в отличие, скажем, от монологов толстовского Позднышева, служат не вместилищем общеобязательных истин по вопросам любви и пола, а лишь иллюстрацией к тому процессу превращения в женоненавистника, через который данный герой прошел за время знакомства с Ариадной. Поэтому-то ошибочно и бессмысленно вырывать отдельные, «истинные» положения из высказываний героя и придавать им какое бы то ни было абсолютное значение.