Проза Чехова: проблемы интерпретации

Прежде всего - это последовательная точность и трезвость в оценках капитализма, которые выносятся в рассказе, во второй его половине, соответствующей фазе «оказалось» («неизлечимая болезнь», «грубая ошибка», дикость, как во времена «свайных построек» и «каменного века»). И та же бескомпромиссная трезвость в оценке «разных улучшений», призванных скрасить пороки капитализма, но не способных изменить его «дьявольскую» суть. Та же трезвость в отношении наивных попыток словесно разубедить богачей: «Если начинают разговор об этом, то выходит он обыкновенно стыдливый, неловкий, длинный» (10, 84).

273

Итак, говоря о позиции Чехова, следует прежде всего видеть эту точность и трезвость оценок (которые выносятся не просто в умозаключениях героя, а всем изобразительным материалом рассказа, логикой его развертывания). И эта художественная точность и трезвость были исчерпывающими для времени создания рассказа - того времени, когда «безнадежно неизлечимые» отношения не стали еще открыто и явно для всех взрывчатыми, пока «рабочие почтительно и пугливо сторонились коляски», едущей к хозяевам, пока Христина Дмитриевна имеет основание говорить: «Рабочие нами очень довольны. Они нам очень приверженные». Дальнейшее, после 1898 года, развитие классовых отношений очень быстро сделает такое положение вчерашним днем. Но в новой действительности потребуется не отмена чеховских художественных оценок, а дальнейшее их развитие. Пока же, для 1898 года, точность и трезвость чеховских оценок бесспорны.

Но есть в авторской позиции в «Случае из практики» особая настойчивость и полемичность по отношению к характеристикам фабричной жизни, которые можно встретить «в газетной статье или учебнике». Путь от «казалось» к «оказалось», которым Чехов проводит на этот раз своего героя, показывает, что автора - создателя художественного мира - не удовлетворяет слишком общий подход, при котором абстрагируются от «каши, какую представляет из себя обыденная жизнь», не проникают в «путаницу всех мелочей, из которых сотканы человеческие отношения». Чехов, художник и исследователь, оставаясь верным испытанному им методу индивидуализации, выдвигает требование максимального учета социальных микроэлементов: индивидуального бытия, индивидуальных ситуаций, индивидуальных отношений. На этом микроуровне, показывает Чехов в «Случае из практики», всякий общий закон - «это уже не закон, а логическая несообразность» (10, 82).

274

Почему Чехов каждый раз, затрагивая тему капитализма, говорит не о главных фигурах российского капитала, а выбирает словно бы побочное, вторичное: сын умирающего главы торгового дома Лаптевых Федор («Три года»), дочь умершего основателя торгового предприятия Анна Акимовна Глаголева («Бабье царство»), жена и дочь умершего фабриканта Ляликова («Случай из практики»)? Те, кто в свое время создавал эти торговые дома и предприятия, либо отходят от дел, либо встают в воспоминаниях, глядят со стен из портретных рамок. Наследники же, действующие в произведениях, капитала не создают, не приумножают, тяготятся им. Анне Акимовне, Лаптеву, Лизе Ляликовой - этим чеховским капиталистам, людям чутким и мятущимся, кажется неуместным и непонятным их положение, они хотели бы, но не могут сбросить с себя груз наследства, власти, богатства. Последним в их ряду станет Лопахин в «Вишневом саде», восклицающий: «О, скорее бы все это прошло, скорее бы изменилась как-нибудь наша нескладная, несчастная жизнь».

Подобные характеристики этих персонажей прямо связаны с чеховским методом «индивидуализации каждого отдельного явления». Одно из первых требований этого метода, пришедших из научной школы Захарьина: при установлении картины болезни (а капитализм охарактеризован в «Случае из практики» именно как неизлечимая болезнь) следует учесть все сопутствующие основному процессу, осложняющие и индивидуализирующие его явления. Предпочитая изображать «нетипичные» для российского капитализма фигуры, Чехов намеренно усложнял картину изображаемого им явления. И эту последовательную настойчивость в «индивидуализации каждого отдельного случая» следует характеризовать не как свидетельство социально-экономической наивности писателя, а как проявление художнического и гуманистического максимализма.

275

Разумеется, писатель отдавал себе отчет в неимоверной сложности учета особенностей каждого индивидуального бытия, когда речь идет о крупномасштабных категориях. Но меньшим Чехов, художник и гуманист, при всей своей колоссальной трезвости, удовлетвориться не мог. Постановкой подобного рода максималистских задач, отвечающих авторскому представлению о норме, и определяется величие созданного в соответствии с ними художественного мира.

* * *

К типу людей, пытающихся осмыслить жизнь, принадлежит и герой рассказа «По делам службы» следователь Лыжин. Вопрос, которым на этот раз занят герой, - это поиски связующего начала в жизни (то, чего искали и герои «Огней», «Жены», «Моей жизни», «Случая из практики» и многих других произведений).