Проза Чехова: проблемы интерпретации

Именно в этом монологе нередко видят признак возрождения, перерождения Гурова под влиянием любви или «бунта», за которым последует такое возрождение. И именно его приводят как доказательство социальной значимости рассказа Чехова. Такая интерпретация нуждается в уточнении, иначе вся любовная история выглядит лишь

довеском к протестующему монологу героя.

Во-первых, любви «как следует, по-настоящему» к этому моменту еще не было, в С. Гуров еще не ездил. Любовь будет позже, пока же герой «и сам не знал хорошо», что с ним происходит и что ему делать, пока ему

265

хочется «повидаться с Анной Сергеевной и поговорить, устроить свидание, если можно». И в длинной цени «казалось» это «показались», да еще «почему-то вдруг», выглядит как обычная в произведениях Чехова демонстрация неожиданных скачков мысли, непоследовательности человеческого мышления, слишком широких выводов. Наконец, эмоциональная вспышка, которую здесь переживает Гуров, опять-таки не есть что-то новое, небывалое с другими персонажами в чеховском мире. Можно подумать, что в собеседнике Гурова, не замечающем несовместимости любви и осетрины, да еще с душком, Чехов хочет показать безнадежно тупого и черствого представителя общества. Это не обязательно так. Ведь из его слов ясно видно: давеча Гуров сам говорил об осетрине. Но вот в данный момент, сейчас, он живет другим: ему необходимо встретить сочувствие, быть понятым (как это было необходимо извозчику Ионе Потапову из «Тоски»), а другой человек, поглощенный своим, не может, не способен понять его.

Герои Чехова живут, погруженные в обыденщину. Бывают моменты, когда они духовно вырастают, хотят вырваться из круга обыденной пошлости, но делают это не коллективно, не синхронно и даже не вдвоем, а поодиночке. И в каждый из этих моментов они одиноки, их не понимают, они не находят отклика. Остро прозвучала эта постоянная чеховская тема в «Ионыче», созданном за год до «Дамы с собачкой», в сценах двух признаний в любви, не встретивших понимания. И здесь, в «Даме с собачкой», Чехов с изрядной долей иронии пишет, как подобный порядок вещей вдруг открывается Гурову, и тот взрывается негодованием против «диких нравов, лиц неинтересных, незаметных дней.». То, что на миг приоткрывается герою, Чехов показывает как неустранимую закономерность человеческих отношений.

Таким образом, нет необходимости считать этот эпизод едва ли не более важным, чем вся история любви и

266

перемены в отношениях Гурова с «низшей расой». Так поступают интерпретаторы, стремящиеся обосновать важный общественный смысл рассказа «Дама с собачкой». Но в чеховском мире гораздо более глубокой и подлинной общественной значимостью, чем любая возмущенная или протестующая фраза героя, обладает неизменная устремленность автора на различение истинного и ложного, «настоящего» и «ненастоящего» в человеческих идеях и делах.

И тем не менее возмущенный внутренний монолог Гурова в ответ на «осетрину с душком» важен и не случаен: важен для характеристики героя. Средний человек, один из многих, Гуров таким и остается до конца рассказа, во всяком случае, нет речи о том, чтобы «порвать» с этим обществом, которым он так возмущался. Но мы узнаем о нем и другое. Где-то в глубине души он носит недовольство, ощущение того, что «обычная» жизнь есть уклонение от нормы (все прекрасно, «кроме того, что мы сами мыслим и делаем»), и сознание, что существуют и «высшие цели бытия».

Монолог Гурова почти дословно повторяет то, что говорил Дмитрий Старцев, наполовину превратившийся в Ионыча, о повседневной жизни в городе С.: «Как мы поживаем тут? Да никак. Старимся, полнеем, опускаемся. День да ночь - сутки прочь, жизнь проходит тускло, без впечатлений, без мыслей. Днем нажива, а вечером клуб, общество картежников, алкоголиков, хрипунов, которых я терпеть не могу. Что хорошего?» (10, 38). И в том, и в другом монологе звучит то тайное и постоянное «недовольство собой и людьми», которое носят в себе и учитель словесности Никитин, и гробовщик Яков Бронза, и лавочник Яков Терехов, и художник N, и Мисаил Полознев, и адвокат Подгорин, и Вера Кардина. После таких речей возможны самые различные продолжения, показывал Чехов на примере каждого из таких героев. Может, как у Ионыча, этим всплеском воз- 267

мущения все и кончиться, и «огонек в душе» погаснет, а может, как у Гурова, привести к единственной и настоящей любви.

Но такие речи, мысли и настроения как метка, знак. Знак, указывающий на еще одного обыкновенного человека, бессознательно для себя причастного к жажде, поискам «настоящей правды». Поэтому-то нельзя, впадая в иную крайность, игнорировать, какие конкретно формы жизни не устраивают Гурова и Анну Сергеевну («муж-лакей») и видеть в них, как это делает, например, В. Л. Смит в своей книге «Антон Чехов и дама с собачкой», лишь абстрактных и вневременных любовников.

268

¹См.: Мейлах Б. С. Вопросы литературы и эстетики. Л., 1958, с. 486-498; Пруцков Н. И. Русская литература XIX века и революционная Россия. Л., 1971, с. 217-219;

Он же.