Проза И. А. Бунина. Философия, поэтика, диалоги

Нетрудно предположить, имея в виду авторские пристрастия и предпочитаемое художником время суток, что в качестве основного источника света здесь лидирует луна. Действительно, картины реальности в лунном свете представлены настолько ярко, трепетно и многообразно, что исключается возможность случайного или «украшающего» пребывания этих картин в тексте. Луна непосредственно связана с тайной любовной встречи, любовного томления, присутствует и при счастье, и при катастрофе, преображая темноту в блаженство или смерть. Сравните ряд примеров: «Темнело по вечерам только к полуночи: стоит и стоит полусвет запада по неподвижным, тихим лесам. В лунные ночи этот полусвет странно мешался с лунным светом, тоже неподвижным, заколдованным» (7, 33); «…блестят слева снежные поля под низкой, бедной луной» (7, 35); «И я пошел по мосту через реку, далеко видя все вокруг в месячном свете июльской ночи» (7, 37); «Я шел – большой месяц тоже шел, катясь и сквозя в черноте ветвей зеркальным кругом» (7, 38); «Приглядишься – не облака плывут – луна плывет, и близ нее вместе с ней льется золотая слеза звезды: луна плавно уходит в высоту, которой нет дна, и уносит с собой все выше и выше звезду» (7, 67); «Молодой месяц играл все выше и ярче в грудах все больше скоплявшихся облаков, <…> и когда выходил из-за них своей белой половиной, похожей на человеческое лицо в профиль, яркое и мертвенно бледное, все озарялось, заливалось фосфорическим светом» (7, 161); «Светлый круг месяца, <…> как будто замер на одном месте, как будто выжидательно глядел» (7, 171); «Полный месяц нырял в облаках над Кремлем, – “какой-то светящийся череп”, – сказала она» (7, 249); «…эта жаркая, без малейшего движения воздуха и такая ослепительная, полнолунная ночь» (7, 263); «…в светлом лунном сумраке пронзительно чернели его птичьи глаза» (7, 265) и т. п.

Луна, как и в «Жизни Арсеньева», из всех небесных светил приближена к герою. Это симптоматично еще и потому, что луна – общекультурный символ женского[215], традиционно соотносимый с представлениями о глубинной связи любви и смерти. Интимность лунного света, входящего в глубину жизни героя, оттеняется в цикле другим более отстраненным и более холодным светом – светом звезд. В рассказе «Холодная осень» поразителен и символичен контраст «чистых ледяных звезд» на «черном небе», знаменующих катастрофический разрыв героев с прежней устроенной жизнью, их будущую бесприютность, и «восхода луны», такого знакомого, многократно наблюдаемого ранее, но сейчас, во время последнего свидания, «не присутствующего», а как бы «вернувшегося» к ним из прошлого через любимые фетовские строки: «В саду, на черном небе, ярко и остро сверкали чистые ледяные звезды <…>.

Одеваясь в прихожей, он продолжал что-то думать, с милой усмешкой вспомнил стихи Фета:

Какая холодная осень!
Надень свою шаль и капот…
<…>
Смотри – меж чернеющих сосен
Как будто пожар восстает…

– Какой пожар?

– Восход луны, конечно. Есть какая-то деревенская осенняя прелесть в этих стихах. <…> Времена наших дедушек и бабушек…» (7, 207).

Нередко свет звезд, мешаясь со светом неба, обретает в тексте цветовую фактуру, тяготея к зеленому и его оттенкам: «Когда глядел влево, видел <…> низко выглядывавшую из-за какого-то другого сада одинокую зеленую звезду, теплившуюся бесстрастно и вместе с тем выжидательно, что-то беззвучно говорившую» (7, 40–41); «Из-за стены <…> дивным самоцветом глядела невысокая зеленая звезда, лучистая, как та, прежняя, но немая, неподвижная» (7, 43); «На западе небо всю ночь зеленоватое, прозрачное, и там на горизонте <…> все что-то тлеет и тлеет» (7, 45); «И стоял и не гас за чернотой леса зеленоватый полусвет» (7, 51); «Я говорю про это небо среди облаков. Какой дивный цвет! и страшный и дивный. <…> Смарагд какой-то» (7, 67); «…зеленело к западу чистое и прозрачное небо» (7, 129); «А вон первая звезда, <…> и небо над озером зеленое-зеленое» (7, 237).

На фоне общего темно-светлого бесцветия зеленый выступает очень ярко, максимально выделен. Если иметь в виду драматический дуализм его семантики (зеленый – цвет вечной жизни и одновременно – цвет смерти и тлена), то можно предположить, что это также работает в тексте на тему трагической совмещенности любви, шире – жизни и смерти. Не случайно зеленый свет неба, опускаясь на землю, обретает подчеркнутую, даже резкую определенность в некоторых деталях земного бытия, которые в контексте художественного целого воспринимаются как знаковые, символические.