Проза Лидии Гинзбург. Реальность в поисках литературы

В книге «О психологической прозе», вышедшей первым изданием в 1971 году, Гинзбург дает описание сферы, где жизнь и литература динамично взаимодействуют по мере того, как мы моделируем свою личность: в обыденной жизни люди понимают себя и других с помощью «творческих построений», осуществляя эстетическую работу «путем отбора, соотнесения, символического осмысления психических элементов». Процессы, в ходе которых мы формируем и преподносим миру свою автоконцепцию, схожи с творческой работой писателей при создании литературных персонажей или лирических героев. Эти процессы не только похожие между собой, но и симбиотические, поскольку личность «оформляет себя – внутри и вовне – образами (нередко уже прошедшими через литературу)»[762]. В романах эти образы имеют более замысловатую эстетическую структуру, чем в обыденной жизни; а в промежуточной литературе (в мемуарах, дневниках, письмах, эссе, исповедях) личностные построения обычно находятся где-то между романом и повседневной жизнью. Многие тексты самой Гинзбург близки к исследованиям конкретных случаев: в этих текстах индивидуальность (личность), или характер, рассматривается напрямую и весьма систематично, эстетический и научный подход объединяются в единое целое. А в «Психологической прозе» Гинзбург утверждает, что выдающиеся авторы промежуточной прозы (Руссо, Герцен) заложили основы новых автоконцепций, которые впоследствии вошли в такие канонические литературные жанры, как роман.

Гинзбург мыслит процесс построения себя индивидом (как процесс, протекающий во внутреннем мире, так и преподнесение своей личности миру) как нечто во всех отношениях социально-исторически обусловленное, но вместе с тем и как набор поступков, совершаемых по доброй воле. Человек, сообразно тому, чего требуют от него «среда, время, конкретная ситуация, его собственные способности и возможности»[763], выбирает – осознанно или не совсем, – какие черты характера включить в свой образ, а какие утаить. Внешние обстоятельства навязывают человеку «правила игры» и сужают ассортимент его возможностей. В позднем эссе «Поколение на повороте» Гинзбург описывает, как после революции «исторические характеры» (формы, или формации, личности) формировались и развивались, расходясь в разных направлениях: «В одной и той же социальной среде формируются разные исторические характеры – в зависимости от ситуации, от личных данных, от случайностей. Но этот набор формаций не безграничен. Личные психологические свойства укладывались в несколько разновидностей, образуя стойкую типологию»[764]. Творческий процесс изобретения себя обычно выливается в появление моделей, не вполне подходящих данному человеку, и оставляет «отходы» – диссонирующие элементы, которые отодвигаются на периферию, но вытесняются из сознания не полностью[765]. Вероятно, человек, живущий в драматичные исторические периоды или переходящий из одной социальной среды в другую, может изменить образ своей личности, пробуждая в себе те качества, которые прежде вытеснялись, либо вытесняя те, которые проявлялись прежде (изменения происходят и в не столь драматично долгие промежутки времени: например, у человека в домашней обстановке проявляются одни качества, а на рабочем месте – другие).

В этой книге 1971 года, самой личной из научных работ по истории литературы, Гинзбург развивает теорию формирования личности, рассматривая французскую и русскую традиции «психологической прозы»[766]. Как отразились в очерках и аналитических работах, написанных Гинзбург в стол, ее представления о характере и личности? Если в главе 2 мы рассмотрели конкретно жанр «записи в записной книжке» у Гинзбург, а в главе 3 – выбор риторики, касающийся выражения и анализа автобиографического Другого, то в этой главе будет рассмотрен интерес Гинзбург к характеру и структуре личности в связи с историческим опытом.

Мысли, вложенные Гинзбург в ее научные работы 1970‐х годов, зарождались несколькими десятилетиями раньше, в фрагментах, которые она писала с 1930‐х годов, пытаясь разобраться, как ее современники творили себя в ответ на требования внешнего мира и изменчивые ситуации. В те годы Гинзбург стремилась навести мосты между историей и романом, утверждая, что и история, и роман – «понимание жизни; то-есть описание фактов и объяснение связей между ними». Более того, продолжала она, и для истории, и для романа имеют центральное значение одни и те же «факты» или предмет обсуждения (жизнь людей), пусть даже «взятые в разных масштабах»[767]. За единицу масштаба она брала одного человека, искала «подход, который годился бы для понимания исторического процесса и для понимания судьбы отдельного человека, как человека социального»[768].