Читаем Проза Лидии Гинзбург. Реальность в поисках литературы полностью

Вдобавок к более масштабной проблеме поиска языка, подходящего для описания окружающей действительности, Гинзбург столкнулась со сложным вопросом того, как придать роману законченную форму. На чисто практическом уровне прийти к «законченному» результату было трудно из‐за внешних обстоятельств: у Гинзбург просто не было шансов на публикацию. Но возникла и творческая проблема, если учесть ориентированность Гинзбург на автобиографическое письмо. Она отмечает: «Пишущий дневник продвигается наугад, не зная еще ни своей судьбы, ни судьбы своих знакомых. Это поступательная динамика, исполненная случайностей и непроверенных событий. Роман обладает ретроспективной динамикой, предполагающей закономерности и оценки»[452]. Более того, автор романа обладает «последним творческим пониманием», ведь в силу своего положения он способен давать оценку поступкам персонажей и произносить свое «последнее слово»[453].

Гинзбург всегда сопротивлялась идее написать мемуары, поскольку отвергала темпоральность мемуарного жанра, считая его «холодным»[454]. Идеальное произведение, которое она себе воображала, должно было сочетать в себе ретроспективную/историческую динамику романа с поступательной динамикой дневника. Она хотела изобразить в одном-единственном сознании событие, которое было бы совершившимся и в то же время продолжало бы совершаться[455]. Самое лучшее название для этого жанра, которое пришло ей в голову, – дневник-роман или «дневник по типу романа»:

Если бы – не выдумывая и не вспоминая – фиксировать протекание жизни… чувство протекания, чувство настоящего, подлинность множественных и нерасторжимых элементов бытия. В переводе на специальную терминологию получается опять не то: роман по типу дневника или, что мне все-таки больше нравится, – дневник по типу романа[456].

Гинзбург рассуждает гипотетически, и неясно, действительно ли она задумывала собственные произведения как «дневник по типу романа».

Наброски из архива Гинзбург свидетельствуют, что в 1930‐е годы она планировала написать некое большое взаимосвязанное произведение. В белой папке с надписью «Дом и мир» лежат несколько набросков, черновики отдельных сцен и зарисовки персонажей, имеющие отношение к этой незаконченной вещи[457]. В названии романа Гинзбург противопоставлены «дом» как хрупкая сфера уюта, эмоциональных переживаний и творчества и «мир» как арена общественной жизни, несущая опасность, но необходимая для выживания. Одной из стержневых тем «Дома и мира» должна была стать судьба (или возможности самореализации) гуманитарной интеллигенции, которую сформировала революция, в годы, когда оставаться в статусе «попутчика» было уже невозможно. Прототипами персонажей должны были стать Гинзбург, ее мать, бывшие возлюбленные, а также друзья и коллеги[458].

В черновиках Гинзбург называет это произведение «новеллой», а также «пятью повестями», но «романом» или «дневником по типу романа» – ни разу. Ничто в черновиках и набросках не указывает на то, что это одно, единое произведение, – скорее это серия взаимосвязанных повествований (скорее всего, «пять повестей»), основанных на жизненном опыте самой Гинзбург:

[Дом и мир]

1. Теоретическое вступление – Эпигр<аф>

2. Возвращение на родину – Эпигр<аф> из М.

3. Смерть – Эпигр<аф> из Ларошфуко

[4. Дом и мир I. Эпигр<аф> из М. и «Фауста»]

[5. Дом и мир II][459].

Первые три раздела этого произведения позднее стали известны читателям в различных формах, в качестве отдельных повествований. Четвертый и пятый пункты более детально описаны в другом плане, где названы «(п)ять категорий бытия: быт, любовь, профессия, творчество, самосознание»[460]. Большая часть дошедших до нас черновиков (диалоги и очерки персонажей), которые лежат в этой папке, касаются категорий «любовь» и «быт»;[461] есть также наброски одного дня из жизни героя, в которых описывается его профессиональная деятельность[462]. Форма и стиль этих трех текстов, которые один читатель назвал «рационалистическим импрессионизмом»[463], в огромной степени фрагментарны. Тем самым они иллюстрируют главный конструктивный принцип Гинзбург: все части, из которых оно состоит, могут быть легко перенесены из одного произведения в другое, в то время как целое отличается тесной взаимосвязанностью элементов.

Перейти на страницу:

Все книги серии Научная библиотека

Классик без ретуши
Классик без ретуши

В книге впервые в таком объеме собраны критические отзывы о творчестве В.В. Набокова (1899–1977), объективно представляющие особенности эстетической рецепции творчества писателя на всем протяжении его жизненного пути: сначала в литературных кругах русского зарубежья, затем — в западном литературном мире.Именно этими отзывами (как положительными, так и ядовито-негативными) сопровождали первые публикации произведений Набокова его современники, критики и писатели. Среди них — такие яркие литературные фигуры, как Г. Адамович, Ю. Айхенвальд, П. Бицилли, В. Вейдле, М. Осоргин, Г. Струве, В. Ходасевич, П. Акройд, Дж. Апдайк, Э. Бёрджесс, С. Лем, Дж.К. Оутс, А. Роб-Грийе, Ж.-П. Сартр, Э. Уилсон и др.Уникальность собранного фактического материала (зачастую малодоступного даже для специалистов) превращает сборник статей и рецензий (а также эссе, пародий, фрагментов писем) в необходимейшее пособие для более глубокого постижения набоковского феномена, в своеобразную хрестоматию, представляющую историю мировой критики на протяжении полувека, показывающую литературные нравы, эстетические пристрастия и вкусы целой эпохи.

Владимир Владимирович Набоков , Николай Георгиевич Мельников , Олег Анатольевич Коростелёв

Критика
Феноменология текста: Игра и репрессия
Феноменология текста: Игра и репрессия

В книге делается попытка подвергнуть существенному переосмыслению растиражированные в литературоведении канонические представления о творчестве видных английских и американских писателей, таких, как О. Уайльд, В. Вулф, Т. С. Элиот, Т. Фишер, Э. Хемингуэй, Г. Миллер, Дж. Д. Сэлинджер, Дж. Чивер, Дж. Апдайк и др. Предложенное прочтение их текстов как уклоняющихся от однозначной интерпретации дает возможность читателю открыть незамеченные прежде исследовательской мыслью новые векторы литературной истории XX века. И здесь особое внимание уделяется проблемам борьбы с литературной формой как с видом репрессии, критической стратегии текста, воссоздания в тексте движения бестелесной энергии и взаимоотношения человека с окружающими его вещами.

Андрей Алексеевич Аствацатуров

Культурология / Образование и наука

Похожие книги

Льюис Кэрролл
Льюис Кэрролл

Может показаться, что у этой книги два героя. Один — выпускник Оксфорда, благочестивый священнослужитель, педант, читавший проповеди и скучные лекции по математике, увлекавшийся фотографией, в качестве куратора Клуба колледжа занимавшийся пополнением винного погреба и следивший за качеством блюд, разработавший методику расчета рейтинга игроков в теннис и думавший об оптимизации парламентских выборов. Другой — мастер парадоксов, изобретательный и веселый рассказчик, искренне любивший своих маленьких слушателей, один из самых известных авторов литературных сказок, возвращающий читателей в мир детства.Как почтенный преподаватель математики Чарлз Латвидж Доджсон превратился в писателя Льюиса Кэрролла? Почему его единственное заграничное путешествие было совершено в Россию? На что он тратил немалые гонорары? Что для него значила девочка Алиса, ставшая героиней его сказочной дилогии? На эти вопросы отвечает книга Нины Демуровой, замечательной переводчицы, полвека назад открывшей русскоязычным читателям чудесную страну героев Кэрролла.

Вирджиния Вулф , Гилберт Кийт Честертон , Нина Михайловна Демурова , Уолтер де ла Мар

Детективы / Биографии и Мемуары / Детская литература / Литературоведение / Прочие Детективы / Документальное