Проза Лидии Гинзбург. Реальность в поисках литературы

Слово «формула» автоматически ассоциируется с такими научными дисциплинами, как естествознание и математика, и это напоминает нам, что первоначально Гинзбург отправилась в Петроград, чтобы изучать естественные науки, а также что она происходит из семьи химиков. Это слово напоминает также, что формалисты ориентировались на научный подход. Вдобавок слово «закономерность», а также «формула» («историческая формула») имеют гегельянские и марксистские оттенки, отсылающие к представлению, что история движется вперед по определенным законам и может порождать формулы для использования в будущем, когда история будет подвергнута научному анализу. (Слово «формула» приобрело негативные коннотации, когда под ним подразумевались общие места марксизма-ленинизма, они же «штампы» – обязательная к использованию, но пустопорожняя терминология, проникавшая в устные выступления и предисловия к книгам[479].) Употребление этого термина у Гинзбург подтверждает существование того, что Александр Жолковский назвал псевдонаучным элементом ее прозы[480].

Привычка искать логику и основополагающие законы близка к тому, чем Гинзбург занималась в науке. Юрий Лотман дает ученому как таковому следующее определение: это человек, упорядочивающий хаотичный материал, претворяя его в «закономерность», выстроенную вокруг определенной системы или структуры, в научную работу[481]. И все же работа ученого сродни задачам романиста – задаче создать мир, который был бы более упорядоченным, чем мир вне текста. Барбара Херннстейн Смит в своей теории дискурса художественной прозы напоминает нам: «Художник создает структуры, которые относительно свободны от всего неуместного, неровного и монотонного – всего, что частенько сводит на нет или уменьшает нашу удовлетворенность познавательной деятельностью, но в то же время структуры достаточно сложные, богатые или утонченные, чтобы дать занятие нашим когнитивным способностям и увлечь их»[482]. Гинзбург, работавшая в области промежуточной литературы, писала, что искусство всегда представляет собой «борьбу с хаосом и небытием, с бесследным протеканием жизни», а художественная проза – такая, как романы и повести, – это высшее выражение эстетической структуры[483].

Ниже Лотман утверждает, что художники выдумывают, а ученые делают открытия. Человек может воссоздавать старые формулы, действуя на манер ученого, или выдумывать новые, действуя более творчески. В молодости Гинзбург особенно любила открывать для себя «готовые» формулы: «Чужие слова всегда находка – их берут такими, какие они есть; их все равно нельзя улучшить и переделать. Чужие слова, хотя бы отдаленно и неточно выражающие нашу мысль, действуют, как откровение или как давно искомая и обретенная формула»[484]. Один из примеров такой формулы-«находки» позаимствован из интуитивной догадки Толстого: «…так жить, как я живу, нельзя, нельзя и нельзя, – это одно было правда», по поводу которой Гинзбург пишет: «Вот она, формула личной нравственной ответственности за социальное зло. Формула действительного гуманизма. Предпосылка жалости. Формула утраченная»[485]. Гинзбург не только открывает эту формулу заново, но и размышляет о ее важности, полезности и культурной истории. Другой пример демонстрирует, что Гинзбург часто берет существующие формулы (например, пословицы) и изменяет их, подвергая таким образом деавтоматизации. Так, «сытый голодного не разумеет» – расхожая сентенция, но блокадный опыт Гинзбург позволяет ей утверждать: «Сытый не разумеет голодного, в том числе самого себя»[486]. В поэтике формулы речь других людей опосредована личным опытом; эта особенность роднит формулу с эссе (на этом я остановлюсь ниже), которое тоже открыто новому опыту – открыто так, как не открыта этому опыту традиционная научная деятельность[487].

Море морского цвета: личная формула

Не все формулы Гинзбург – это попытки что-то обобщить на основании опыта или поучать. Некоторые из них – в основном личные и идиосинкразические. Одна из таких формул описывает море – источник сильных эмоций и пищи для размышлений в ее текстах. Гинзбург выросла на Черном море, в Одессе, прекрасно плавала, гребла и ходила под парусом. В двадцать лет она написала в дневнике, что море срывает маску с ужасающих сущностей жизни. Когда человек находится у моря в одиночестве, замечает она, «все заслонки рушатся, все как-то обнажается, и осознаешь себя минутами тем, чем являешься всегда – затерянным человеком, окруженным тысячью угроз»[488]. В записях Гинзбург тема природы встречается нечасто, Гинзбург относится к ней амбивалентно – как к силе, которая может вселять либо успокоение, либо тревогу[489].