Проза Лидии Гинзбург. Реальность в поисках литературы

Тема этого пассажа – переживание своей неудачи; Гинзбург раскрывает тему, в качестве примера ссылаясь на то, что когда-то сама была начинающим писателем, осмысляющим мир через его формулирование в слове. Не случайно Гинзбург отсылает в прошлое, к повествованию «Возвращение домой», знаменовавшему ее первые попытки сделаться в некотором роде прозаиком. Важно, что она мыслит себе формулу как конечный результат мысли: это отражает ее ощущение, что «эксперимент» уже закончился – закончился еще тогда, когда казалось, будто он только начинается. (Формула – маленькая победа, но вместе с тем проблема, поскольку ты не можешь ни двинуться дальше, ни бросить формулу; она закончена лишь в том случае, если (или пока) не всплывет снова.) И все же чувство законченности нейтрализуется тем фактом, что однажды, спустя долгое время, формула всплывает вновь, в качестве воспоминания, имеющего новый смысл и новое эмоциональное содержание. Тогда, именно в тот момент Гинзбург обрела в виде «формулы» мнемонический триггер, а также фразу, лапидарно описывающую ее давнюю встречу с природой и отразившую ее собственный литературный потенциал.

Один раз найдя или придумав формулу – точное выражение своих мыслей или наблюдений, – Гинзбург обычно повторяла ее в разных прозаических произведениях и разных контекстах, даже в «Агентстве Пинкертона» – вещи, которая во многом была обусловлена шаблонами жанра в соответствии с навязчивыми конвенциями 1930‐х годов[500]. Гинзбург сознавала, что в этой чуждой ей книге не место ее формулировкам и мыслям, пыталась их туда не включать: «У меня было много уже придумано про жизнь; много заготовок, в частности описаний. Следовательно, неотступный соблазн – вставить»[501]. Герой «Агентства Пинкертона» Крейн, живущий впроголодь, занимает немного денег у соседа по пансиону, чтобы сытно поесть перед собеседованием в частном детективном агентстве, куда надеется устроиться на работу. Гинзбург пишет:

Крейн съел горячий завтрак на доллар ирландца Томми; теперь он сидел против будущего хозяина настороженный, с ясной головой и послушными нервами. Позади голод, затянувшийся голод, похожий на болезнь и уже совсем не похожий на желание есть. Крейн сжал зубы: я должен найти работу[502].

В период военного коммунизма, а также в студенческие годы в Петрограде Гинзбург хорошо узнала, что такое голод; даже в 1930‐х она часто голодала, пытаясь содержать мать и дядю на свои скудные заработки[503]. Размышления о длительном голоде и его дестабилизирующем воздействии на психику она вставила в книгу, юные читатели которой, возможно, прочли бы эти рассуждения по диагонали, увлекшись фабулой (правда, в те трудные годы читатели тоже могли иметь опыт вынужденного голодания).

Во время Ленинградской блокады Гинзбург испытывала муки голода совсем другого масштаба. Описывая голод в «Записках блокадного человека», она вставляет туда свою формулу из «Агентства Пинкертона»:

Настоящий голод, как известно, не похож на желание есть. У него свои маски. Он оборачивался тоской, равнодушием, сумасшедшей торопливостью, жестокостью. Он был скорее похож на хроническую болезнь. И, как при всякой болезни, психика была здесь очень важна[504].

Психология и физиология голода – одна из центральных тем «Записок блокадного человека», это обобщенное рассуждение совершенно гармонично вписывается в текст и пространно разъясняется. Общий для всех писателей соблазн вставлять заветные мысли, мнения и наблюдения не только в одно, а в несколько своих произведений наверняка особенно силен у тех, кто вынужден писать одни прозаические тексты в стол, а другие – с расчетом на публикацию.

Записи, эссе, фрагменты: разные способы группирования и сочетания