Проза Лидии Гинзбург. Реальность в поисках литературы

У Жида, по обыкновению, почти не затронут вопрос о женском извращении, оно, вероятно, не удовлетворяет его требованию высшей эротики (Платон!).

А между тем если в каких-нибудь формах гомосексуальности искать «повышения», по сравнению с нормальным чувством, то в первую очередь здесь.

(Еще Вейнингер в своей неповторимой, вдохновенной, не выдерживающей никакой критики книге очень тонко учел это.)

Плохо ли, хорошо ли, но несомненно, что до сих пор женщина в своем умственном росте равняется на мужчину.

И вот иногда доравнивается до непреодолимой не столько физической, сколько психической потребности в мужской любви, единственно ценной, полной, литературной.

И тут же такое же «психофизическое» отвращение к своей естественной роли. Впрочем, это не обязательно.

Пушкин любил повторять изречение Шатобриана: «II n’y а du bonheur que dans les voies communes» [ «Счастье можно найти лишь на проторенных дорогах»][577].

Стараясь вжиться в субъектную позицию гетеросексуального мужчины, Гинзбург апеллирует к иному, чем Андре Жид, культурному наследию. В ее утверждении, что психологически непреодолимая природа «мужской любви» может внушить человеку отвращение к его «естественной роли», заключается намек на то, что под влиянием этого чувства женщина может равняться на образец гетеросексуального мужчины вне зависимости от того, каковы ее собственная сексуальная ориентация и физические желания.

Спустя примерно десять лет Гинзбург берется писать ответ Жиду – свой лаконичный сократический диалог, где рассматривает табуированную тему однополой любви наиболее открыто, так, как не рассматривает ее больше нигде в корпусе своих текстов (по крайней мере тех, которые сохранились до нашего времени). Она придумывает голос персонажа – авторитетный мужской голос (о нем говорится в грамматическом мужском роде, хотя другие явные указания на пол персонажа отсутствуют), чтобы описать типичный процесс, постепенно приводивший геев и лесбиянок подросткового возраста, людей ее поколения, к осознанию их сексуальной ориентации после того, как они вдруг обнаруживали в себе «нечто постороннее, нечто невозможное»[578]. Вообразив, что ему представилась возможность дать совет юноше-гею, собеседник в диалоге Гинзбург рассуждает о том, какой подход к жизни – залог самых счастливых, насколько это возможно, взаимоотношений с любимыми (его ответ – смирение с ситуацией), одновременно предостерегая о фундаментальной подспудной проблеме. Крепкая большая любовь (говорит наставник) – редчайшее исключение, а следовательно, отношения могут стать стабильными и надежными, только когда они преобразованы различными социальными институтами и жизненными событиями. Однако «двух инвертированных связывает по преимуществу любовь, отчужденная от всего, на чем закрепляется любовь человека: дети, семья, оформленный быт, социальное признание, обязанности и обязательства. Но любовь, если она и не может ни во что перейти, не стоит на месте; она распадается от собственной самоцельности. Все это в особенности относится к женской инверсии». Лесбиянки сталкиваются с этой проблемой в самой острой форме, продолжает наставник, поскольку у «нормальной женщины» в обыденной или домашней жизни есть психологическая потребность в «формах, организуемых, определяемых общественной ценностью партнера»[579].