Прожектеры: политика школьных реформ в России в первой половине XVIII века

Ответ из Сената поступил только через год, 23 июля 1746 года. Сенаторы, судя по всему, согласились с доводами Адмиралтейств-коллегии; были услышаны и ссылки на пример Сухопутного шляхетского кадетского корпуса. Соответственно, Сенат распорядился подготовить проект штата и сметы для обновленного морского училища, которое именуется здесь «морским академическим шляхетным корпусом». На составление такого проекта у адмиралов ушел еще год. 8 июля 1747 года штат «о содержании в морском академическом корпусе из дворянства учеников всего 500 человек, в том числе из гардемарин 200 человек» и об обеспечении их и корпусных офицеров жалованьем и содержанием «во всем по примеру кадецкого шляхетного корпуса» был одобрен Адмиралтейством и направлен в Сенат. Надеясь, видимо, сыграть на прижимистости сенаторов, адмиралы подчеркивали, что если в Сухопутном шляхетном кадетском корпусе на содержание 360 учеников выделялось 64 340 рублей в год, то в своем предложении они брались содержать 500 учеников всего-навсего на 56 674 рубля; флотские руководители даже составили специальную таблицу, в которой построчно сравнивались сметы Сухопутного шляхетного кадетского корпуса и предлагаемого морского училища701.

Прошел еще один год; никакого ответа на свои предложения Адмиралтейств-коллегия не получила. 29 марта 1748 года члены Коллегии – адмиралы Мишуков, князь Голицын, князь Белосельский, Головин и Римский-Корсаков – нанесли визит канцлеру империи А. П. Бестужеву-Рюмину «с таким представлением, что флоты и адмиралтейство в крайнее несостояние приходит паче от великого недостатка в штап и обер офицерах». Данная тема, конечно, не входила в сферу полномочий канцлера, и у него не было никаких оснований для вмешательства в вопросы флотского управления. Однако, как честно признавались адмиралы, они сочли необходимым поднять этот вопрос «не токмо по присяжной должности своей будучи обязаны все то, что им поручено, наблюдать и охранять, но и для того такое представление чинят, что они ответствования впредь в том опасаются». Как следует из составленной по итогам встречи записки, моряки «канцлеру наисильнейше представляли и просили, чтоб он наискоряе всемилостивейшую Ея императорского величества резолюцию исходатайствовать старался на многократныя от Адмиралтейской коллегии поданные доклады»702. Однако добиться решения от Елизаветы, известной своей склонностью откладывать, и откладывать, и опять откладывать решения по вопросам, которые ее лично не слишком интересовали, было непросто даже для канцлера, тем более что сам он был государыне лично несимпатичен. Канцлеру пришлось обратиться с этой проблемой к фавориту императрицы графу А. Г. Разумовскому: полгода спустя, в ноябре 1748 года, Бестужев-Рюмин направил ему (уже в третий раз!) пакет документов, подготовленных Адмиралтейством703.

В письме к фавориту канцлер извиняется за свое вмешательство в вопросы, которые не входят в сферу его прямого ведения, но объясняет, что не мог поступить иначе: он «неблагодарное сердце имел бы и ни верной раб, ниже доброй сын отечества был бы», если бы не донес о сложившейся ситуации. Однако прагматические причины заинтересованности канцлера в этом вопросе тоже вполне понятны. Участие России в Войне за австрийское наследство, прямой результат проводившейся Бестужевым-Рюминым политики, окончилось для России более-менее ничем, и в результате его позиции были ослаблены. Поэтому, как отмечает Франсин-Доминик Лиштенан, он искал возможности реабилитироваться – и одной из таких потенциальных возможностей было вмешательство в конституционный кризис в Швеции. Неслучайно поэтому в письме к Разумовскому канцлер объясняет, что последние события в Стокгольме могут потребовать мобилизации русского флота, и нехватка офицеров будет тут серьезным препятствием. Ах, если бы только ее величество нашла всего лишь один час, чтобы прочитать все эти бумаги и принять какое-то решение! Увы, немедленного эффекта и это обращение тоже не возымело. В апреле 1749 года Бестужев-Рюмин обращается по этому же вопросу к секретарю императрицы В. И. Демидову, пересылая ему полный пакет документов, которые, как он сам замечал, «мною уже неоднократно его сиятельству графу Алексею Григорьевичу [Разумовскому] поданы были» – дабы Демидов «при случае о том его сиятельству напамятовать, или Ея императорскому величеству всенижайше донести, или ж в случае чтоб Ея императорское величество об оных спросить изволила, вы в состоянии быть могли о существе сего дела ведать и ответствовать»704.