Прожектеры: политика школьных реформ в России в первой половине XVIII века

Обсуждения эти создавали благоприятную почву для прожектерских инициатив со стороны конкурирующих между собою сановников. Во флоте в то время, по оценке прусского посла Карла Вильгельма Финк фон Финкенштейна, было всего два заслуживающих упоминания игрока, князь Белосельский и вице-адмирал Римский-Корсаков. Как подчеркивал дипломат, эти двое не только «в морских делах больше всех разумею[т]», но и «у Императрицы пребывают в большом фаворе, на тайные ужины приглашения имеют и полагаю я, что ремесло царедворцев еще лучше морского ведают»710. И именно один из них, князь Белосельский, и стоял, судя по всему, в 1740-х годах за попытками добиться реформы Морской академии. Ничто в биографии этого вице-адмирала не указывало на его возможный интерес к вопросам образования и к каким-то интеллектуальным занятиям вообще. Князь Михаил Андреевич Белосельский (1702–1755) происходил из измельчавших Рюриковичей. К концу XVII века, впрочем, дела Белосельских шли на поправку: они служили стольниками, а за отцом князя Михаила числилось к 1700 году уже 97 крестьянских дворов. Сам князь Михаил начал службу гардемарином и даже привлек к себе внимание Петра, лично выбравшего молодого моряка для выполнения особого поручения – в 1719 году Белосельскому было поручено съездить в Любек и встретить там царский багаж. К 1724 году, однако, князь был все еще ундер-лейтенантом711. Должно быть, где-то в середине-конце 1720-х годов он привлек внимание племянницы Петра, царевны Екатерины Иоанновны, герцогини Мекленбург-Шверинской (1691–1733), приходившейся, как известно, старшей сестрой императрице Анне Иоанновне, – и стал ее любовником. Как следует из материалов Тайной канцелярии, Белосельский надеялся перевестись из флота в придворный штат царевны, получил от нее в подарок 1000 рублей и даже пытался раздобыть некстати понадобившееся ему снадобье от «невстанихи»712.

После кончины своей высочайшей любовницы в 1733 году Белосельский женился на Наталье Григорьевне Чернышевой, дочери видного петровского сподвижника Григория Петровича Чернышева, на тот момент занимавшего важнейший пост московского генерал-губернатора. Это, однако, не спасло Белосельского от неприятностей: один из узников Тайной канцелярии под пыткой сообщил, что князь позволял себе болтать о своих связях на высшем уровне; в результате Белосельский попал под следствие и в 1736 году был «навечно» сослан в Оренбург. Как именно ему удалось выбраться из ссылки, неясно: вероятно, какую-то роль здесь должен был сыграть его влиятельный тесть. Так или иначе, уже в 1739 году князю было разрешено вернуться в Санкт-Петербург; сначала он был определен майором в престижнейший Ингерманландский полк, но уже на следующий год Белосельского перевели опять во флот на должность советника Экипажмейстерской конторы.

С воцарением Елизаветы Петровны карьера Белосельского резко пошла на взлет. Ряды опытных петровских адмиралов быстро редели, что было князю на руку, но еще более важны были, конечно, его связи с Чернышевыми. При новой императрице придворные позиции его тестя только усилились: по случаю коронации он стал графом и андреевским кавалером. Кроме того, Белосельский явно пользовался личным расположением императрицы, с которой он был знаком как минимум с 1730 года, а вероятно и раньше. В 1743 году умирает его начальник, генерал-экипажмейстер Конон Никитич Зотов, и на освободившееся место назначают Белосельского; это назначение подразумевало также и производство в контр-адмиралы. Хотя Белосельский уступал в старшинстве своим коллегам по Адмиралтейству, после ухода в отставку президента Адмиралтейств-коллегии графа Н. Ф. Головина именно он был назначен специальным докладчиком по морским делам. На протяжении 1740-х годов он сопровождает императрицу во всех поездках, информирует ее по связанным с флотом вопросам и передает Адмиралтейству ее решения: благодаря своему регулярному доступу к монарху князь становится первым среди равных в Адмиралтействе. Императрица крестит его детей, в 1745 году Белосельский обзаводится собственным новым домом в столице; к 1748 году, так ни разу и не побывав в морском сражении, он получает чин вице-адмирала, аннинскую и александровскую ленты и занимает пост генерал-кригскомиссара флота. Прусский посланник Аксель фон Мардефельд в этот период описывает его как единственную достойную упоминания персону в русском флоте, «человека видом приятного и умного (homme de bonne mine et d’esprit)». По мнению дипломата, «императрица к нему благосклонна» настолько, что даже канцлер Бестужев-Рюмин считает необходимым «купить» его поддержку713.