Прожектеры: политика школьных реформ в России в первой половине XVIII века

Изобретение самой Морской академии как институции также отражало стремление Сент-Илера утвердить собственный статус. Во французском морском уставе 1689 года никакой «академии» не упоминается. Гардемарины предстают здесь скорее как воинское подразделение, служащие в котором молодые люди должны посещать индивидуальные «школы» – во множественном числе – геометрии, тригонометрии и так далее. Иными словами, «школа» понимается в этом документе, как и в современной ей русской практике, как отдельный класс, управляемый индивидуальным учителем; ни старшего учителя или директора, ни какой-то организационной надстройки над этими «школами» устав не предусматривает418. В «Проекте», составленном Сент-Илером в феврале 1715 года, слово «академия» появляется лишь в заглавии, тогда как сам текст следует французскому источнику – гардемарины там последовательно описываются как «корпус». По сути, понятие «академия» вводится прожектером в его «капитуляции» в апреле 1715 года, и происходит это именно в связи с описанием должности директора. Таким образом, академия оказывается своего рода зонтичной надстройкой, существование которой помогает оправдать введение поста «генерал-директора» и присвоение ему «генерального правления» над всеми офицерами и учителями.

Как оказалось, однако, установить собственный социальный статус и зафиксировать сферу своих полномочий на основании одних только регламентов было невозможно. «Никто в здешней земли не знает честной чин, которым Ваше величество милостиво изволили меня пожаловать, для того что мало меня почитают», – жаловался Сент-Илер Петру в сентябре 1715 года419. «По сему мочно знать, что немного ума, понеже всех глупей себя ставит», – резко отреагировал на это царь420. Но барон был в чем-то прав. Привыкшие иметь дело с учителями-«мастерами» во главе отдельных классов-«школ», его русские контакты и в самом деле были не готовы воспринимать француза как «директора», высокопоставленного специалиста, функции которого состоят именно в администрировании. Социальный же статус его было недостаточно высоким, чтобы преодолеть подобное восприятие. В итоге в глазах окружающих Сент-Илер, похоже, оставался именно учителем, вроде Фархварсона. «Вы и другие с вами учителя», – обращается к нему адмирал Апраксин421. Адмиралтейские подьячие тоже рутинно называют его учителем: в переписке встречаются фразы вроде «велено по ведению из академии учителя барона Гислера» или «за рукою учителя барона Гислера написано»422. Фархварсон, со своей стороны, подчеркивал неспособность барона преподавать как повод для сохранения собственной автономии: по словам Матвеева, который был только рад поддержать эти претензии, «он, англичанин, под послушанием ево, бороновым, быть не хочет для того что бутто он, барон, той науки сам несведом, а он, англичанин, введен по указу особно»423.

Сам Матвеев тоже ставил Сент-Илеру в упрек его неспособность преподавать. «Он, Сентилер, <…> в свою бытность годищнаго времени ни [единой] души ис кадетов в дальную науку не произвел, и свидетельствовать ни самой меньшей науке отнюдь непоятен, и ничего по своей должности не только профессоров [не] превосходит, ни навигаторского учения не знает», – докладывал Матвеев Апраксину. Те же упреки Матвеев повторил и самому Сент-Илеру: «Как вы сами о себе ведаете, что вы по тому чину своему никакой еще пробы ис силы превозхождения вашего в тех науках доныне от себя не показали, что все до того вашего чину необходимо зависело». По сути, граф обвинял барона в том, что тот занимался ровно тем, чем и должен был заниматься по условиям своего контракта – администрированием и поддержанием дисциплины: «большее его дело и труд состоит только что в однех в осмотрах поденных»424. В общем, «гораздо бы было лутче, естли бы та академия во всех науках приказана была вышепомянутым профессорам», которые «те науки <…> знают», тогда как сам барон «фигурою бесполезною у того дела находится»425. Но, упрекая Сент-Илера за неспособность преподавать, сам Матвеев никогда и не пытался представить себя в качестве учителя или знатока навигацких наук, ограничиваясь ролью администратора. При этом, разумеется, он вовсе не считал себя «фигурою бесполезною» в академии, несмотря на свое невежество в математике и мореходстве, в котором он сам охотно признавался. В итоге, избавившись от Сент-Илера, Матвеев сам занял ту административную нишу, которую изобрел для себя французский авантюрист – и тем самым обеспечил устойчивость этого организационного нововведения.

Глава 4 МОРСКИЕ ШКОЛЫ И ПЕТРОВСКИЕ РЕГЛАМЕНТЫ, 1710–1730-Е ГОДЫ