Подобное отношение к регламентам со стороны самого царя объясняет, конечно, почему и граф Матвеев тоже считал для себя возможным просто не замечать их. Как мы видели, 1 октября 1715 года Петр утвердил «Инструкцию» Морской академии, лично внеся в нее необходимые дополнения. Надеясь дополнительно повысить авторитет этого документа, Сент-Илер предлагал даже приложить к ней «государственную печать» и «указать копии с онаго прибить в каждой сале академии, служащей к экзерциции морской гвардии, дабы содержание онаго им ведомо было»413
. В любом случае, у современников не было сомнений, что государь лично утвердил «Инструкцию»: в 1719 году Адмиралтейств-коллегия прямо отмечала, что «пункты» эти «состоялись за собственною Его царского величества рукою»414. Тем не менее всего лишь несколько месяцев спустя после утверждения «Инструкции» Матвеев, в целях установления «лучшего порядка», предлагает позаимствовать устав французского или датского училища – как будто не было ни «Проекта», ни «Инструкции»! Апраксин, как мы помним, в ответ распорядился такой устав «сыскать и перевесть на российский язык» – опять-таки, как будто разработанные Сент-Илером документы попросту не существовали!415 Для Матвеева, конечно, возможность игнорировать бароновы регламенты была весьма кстати, поскольку они кодифицировали административный статус и полномочия его конкурента, вовсе не упоминая при этом должность президента академии; соответственно, эти документы мешали ему взять училище под свой контроль. Но из этих примеров видно также, что рационально-бюрократическое «регулярство» не было какой-то естественной и неотъемлемой чертой петровской государственности в целом или мышления самого Петра. Наоборот, в каждом конкретном случае судьба «регулярства» оказывается вопросом политическим, обусловленным непосредственными личными интересами тех или иных игроков. Распространение «регулярства» становится возможным, если оно одновременно помогает этим игрокам реализовывать свою собственную программу. В противном же случае этот процесс рискует застопориться.Показательно, что хотя предложенные Сент-Илером академические правила и дисциплинарные механизмы были забыты вскоре после его увольнения, изобретенная им для себя административная роль директора в академии прижилась. В Навигацкой школе и в существовавших до нее училищах никаких директоров не было: в центре школьной жизни была фигура учителя-«мастера», которого, в свою очередь, «ведало» одно из правительственных ведомств, таких как Патриарший приказ или Оружейная палата. Внутри этих ведомств несколько подьячих вели относящуюся к школе переписку, возможно, под надзором одного из дьяков. Разумеется, предшествующий опыт Сент-Илера не позволял ему претендовать на роль «мастера»-учителя, вроде Фархварсона, Магницкого или братьев Лихудов; да и ему самому подобная роль не была бы интересна. Вместо этого он представляет себя как опытного управленца и высокопоставленного чиновника. В переписке с Петром барон упирает не на свои предполагаемые познания в математике и навигации, но на свое знакомство с устройством зарубежных академий, на свою предполагаемую способность организовать «бесхлопотное» для правительства содержание гардемаринов и на наличие у него «в Голландии и иных немецких краях» разветвленной сети «приятелей моих», которая позволит нанять для академии «самых искуснейших проффессоров»416
. Тем самым он конструирует новую административную роль – роль директора, который сам не преподает и не является ученым-книжником, но специализируется на подборе учителей, организует учебный процесс, обеспечивает школу необходимыми ресурсами, следит за поведением учителей и за качеством преподавания. Уже в «Проекте для сочинения Морской академии» Сент-Илер предлагает учредить должность «комманданта (правителя)». Примечательно, что во французском морском уставе 1689 года, на который он опирался, упоминается