Прожектеры: политика школьных реформ в России в первой половине XVIII века

На протяжении первой половины своего царствования Петр был в первую очередь поглощен ведением войны, так что реформы проводились им в этот период скорее хаотично, методом проб и ошибок. В последнее же десятилетие его жизни, особенно после возвращения императора из второго европейского турне (1716–1717), преобразования приобретают гораздо более системный характер: именно в эти годы закладываются основы институционального устройства послепетровской России426. На этот период приходится и создание коллегий, и введение подушной подати, и разработка наиболее комплексных и масштабных законодательных актов эпохи, пресловутых регламентов, в том числе посвященных управлению флотскими делами: монарх лично работал над этими документами и представлял их как образец, на который должны ориентироваться другие коллегии. В этой главе мы рассмотрим, как именно эти шедевры петровского законотворчества затрагивали – или не затрагивали – вопросы образования. Детальная реконструкция личного вклада Петра в написание соответствующих пассажей в этих документах помогает выявить его представления об организации обучения и его приоритеты в этой сфере. Говоря коротко, работая над составлением морских регламентов, император интересовался прежде всего вопросами практической подготовки морских офицеров и организацией их службы. И наоборот, мы не видим у него никакого интереса к регулированию собственно школ: он не пытается вводить новые должности в учебных заведениях, определять обязанности учителей, кодифицировать распределение полномочий внутри школ или отношения школ с правительственными органами.

Таким образом, центральная тема этой главы – эволюция институтов и возникновение «регулярства» в отсутствие прямых импульсов со стороны монарха. Важнейшим «мотором» этого процесса были соперничество и конфликты между индивидуальными акторами, предрасположенность – или наоборот, непредрасположенность – которых к регулированию соответствующей сферы зависела во многом от их текущей позиции в административной системе координат. Логика эта хорошо видна в письме, которое направил Петру 16 февраля 1716 года Корнелий Крюйс (1655–1727) – вероятно, лучший из иностранных адмиралов, которого царю удалось нанять для российского флота. Крюйс писал:

Я, нижеподписанный, прошу зело и неотступно о получении письменной инструкции или актов, понеже Его Сиятельство генерал-адмирал [Апраксин] благоволил сказать, что мне [ни]какой инструкции не надобно, вице-адмирал знает и без инструкции, что потребно к тому и что надлежит делать. К таковому важному управлению надлежит мне иметь обыкновенную инструкцию, наипаче чужестранному. <…> А ежели что случится и мне без инструкции и оправдатися нечем427.

Крюйс, чужак, стремился зафиксировать правила на бумаге и тем самым четко определить свое положение в русском флоте – в том числе и для того, чтобы иметь возможность защитить себя в случае разногласий. Апраксин, же, входивший в ближний круг царя, сопротивлялся таким попыткам, поскольку любая фиксация правил предполагала ограничение его возможности произвольно принимать решения. То же самое, хотя и на неизмеримо более низком уровне, происходило и в школах: администраторы и учителя зачастую также стремились урегулировать отношения друг с другом и с вышестоящими инстанциями и запрашивали для этого инструкции, где были бы прописаны их обязанности и полномочия. Таким образом, постепенно устанавливая и уточняя все более формализованные правила игры в рамках соответствующих школ, они способствовали возникновению все более «регулярных» учебных заведений даже в отсутствие каких-то «модернизационных» посылов сверху.