Прожектеры: политика школьных реформ в России в первой половине XVIII века

Уже через три месяца после своего назначения Скорняков-Писарев счел необходимым произвести специальные «пункты», отдельно для комиссара Таптыкова в московской школе и отдельно для Магницкого (последние упоминаются в переписке, но обнаружить их не удалось). «Пункты» Таптыкову, в частности, наглядно отражают весьма прагматичный подход Скорнякова-Писарева к управлению школой. В документе обобщаются имеющиеся на тот момент распоряжения Петра и адмиралтейского начальства, согласно которым школа должна была насчитывать 500 учеников, обучающихся арифметике и геометрии; успешно освоивших эти науки следовало переводить в Санкт-Петербург для дальнейшего обучения. В «пунктах» также оговаривается размер жалованья для разных категорий учителей, другого персонала и самих учеников, а также размер взносов, собираемых на содержание школ с так называемых «царедворцев». Именно комиссару, а не учителям вменялось в обязанность следить, чтобы ученики «учились неленостно». За недостаточное прилежание и «другие всякия продерзости» предполагалось телесное наказание (батоги), хотя никаких формальных процедур оценки этой самой «лености» предусмотрено не было; за каждый день прогулов устанавливался штраф в размере тройного дневного жалованья. В случае совершения учеником серьезного проступка комиссар должен был передавать его гражданским властям483.

В январе 1722 года Скорняков-Писарев был назначен обер-прокурором Сената, и во главе академии его заменил уже знакомый нам царский кузен – капитан Александр Львович Нарышкин, в товарищи которому был назначен его собственный младший брат Иван Львович484. Нарышкины приходились двоюродными братьями царю, и в 1708 году Петр направил их учиться в Европу, где молодые люди провели в итоге полтора десятка лет. Оказавшись поначалу в Англии, братья затем набирались практического опыта в голландском флоте и долго путешествовали по Испании, Франции и Италии. С мая 1718-го по январь 1720 года Нарышкины по приказу Петра находились в Бресте, где им было велено не только овладевать «основаниями» практической навигации, но и присматривать за поведением обучавшихся там русских гардемаринов. Насколько братья действительно чему-то научились за это время – вопрос, конечно, открытый. В своем дневнике Иван Нарышкин зафиксировал лишь два эпизода (14 и 24 мая 1718 года, вскоре после их прибытия в Брест), когда Нарышкины наблюдали обучение гардемаринов. И хотя в дневнике часто фигурируют встречи с местными чиновниками и морскими офицерами, Иван ничего не сообщает об их с братом собственном обучении и никак не упоминает ни учителей, ни книги, ни последующие визиты в школы. Вместо этого мы находим многочисленные описания развлекательных экскурсий на лодках или верхом, которые братья совершали по окрестным деревням и монастырям в сопровождении вверенных их попечению русских гардемаринов – очевидно, отвлекая их тем самым от занятий485.

Оказавшись во главе академии, Александр Нарышкин немедленно получил из Москвы запрос об «инструкции». «По должности моей как содержать московскую академию того ради надлежит мне за рукою вашего высокоблагородия дать инструкцию», – писал ему комиссар Навигацкой школы. «Инструкция будет дана, – отвечал Нарышкин, – однако ж в чем есть вам нужда извольте предложить пунктами, на что мы будем ответствовать»486. Тем не менее год спустя он все еще отделывался обещаниями издать инструкцию в неопределенном будущем. Кто должен исполнять обязанности комиссара в его отсутствие? Узнаете в свое время из инструкции. Кого следует принимать в школу, в каком возрасте и можно ли давать ученикам отпуска? Дождитесь инструкции. Ссылки на некоторую будущую инструкцию раз за разом используются Нарышкиным как повод отложить решение конкретных организационных вопросов, тем самым сохраняя за директором свободу действий. Но, конечно, подобные отсылки одновременно и легитимизовали саму идею школьных регуляций: необходимость «инструкции» для правильного функционирования школы представляется теперь естественной и самоочевидной. При этом и непрестанные запросы из Москвы, и ответы на них Нарышкина подчеркивают непостоянный, преходящий характер таких регуляций, вызванных к жизни запросами «снизу». Так, после увольнения комиссара Таптыкова в Москве его преемник счел необходимым уточнить, остаются ли еще в силе «пункты», направленные Таптыкову в свое время Скорняковым-Писаревым, вместо того чтобы безусловно считать их действующими и для нового комиссара. И действительно, Нарышкин не стал автоматически переутверждать прежние «пункты», но потребовал направить их к нему на рассмотрение487.