Пруд гиппопотамов

– У Сети было много помощников, всех национальностей и обоих полов. Поскольку большинство из них известно нам, надлежит спросить...

Он сконфуженно замолчал. Нефрет спокойно продолжила:

– Мисс Мармадьюк – шпион группы, которая хочет ограбить гробницу?

– Она – не единственная возможность, – сказал Рамзес, злобно глядя на свою «сестру». – Сэр Эдвард – очень подозрительный тип.

– Я могу вспомнить, по крайней мере, две причины, по которым сэр Эдвард мог бы укрепить своё знакомство с нами, – пробормотала Нефрет. – Ни одна из них не связана с преступностью.

Давид следил за диалогом – в который превратилась беседа – разинув рот, голова только и успевая поворачиваться от одного оратора к другому. Насколько он понял суть, я не знала, но у меня не имелось иллюзий относительно того, куда движется дискуссия.

Рамзес что-то промычал, как сделал бы Эмерсон, столкнувшись с неопровержимой женской логикой, и Нефрет улыбнулась ему.

– Я согласна, дорогой брат, что мы ничего не должны принимать, как должное. Нас двое – и двое подозреваемых. Я предоставляю тебе возможность любезничать с мисс Мармадьюк и вытягивать из неё её секреты. Сэр Эдвард – на моей ответственности. Я с нетерпением жду вызова.

Эмерсон места себе не находил от злости, когда я сказала ему о званом ужине. Он не просто отказался одеть вечерний костюм (чего я и ожидала) – он вообще отказался переодеваться, появившись в салоне в мятой рабочей одежде и сапогах. Он был единственным из джентльменов (я не включаю моего сына в эту категорию), который и пальцем не пошевелил для соблюдения приличий[130]. Говард и другие археологи приоделись как можно лучше, а сэр Эдвард явился в полном вечернем костюме, слишком хорошо подчёркивавшем светлые волосы и стройную фигуру.

Однако он не смог монополизировать Нефрет, потому что её окружили другие джентльмены (и Рамзес). Месье Легрен[131], отвечавший за работу в Карнакском храме, нашёл её особенно привлекательной. Естественно, ведь он был французом.

В таком обществе и по такому случаю праздная светская болтовня вскоре сменилась профессиональной беседой. Нас засыпали вопросами о могиле, но Эмерсон, обычно решительный до догматизма, был на удивление уклончив в ответах.

– На данном этапе я предпочитаю не связывать себя обязательствами. Вы знаете мои взгляды на раскопки. Коридор заполнен мусором; потребуется некоторое время, чтобы очистить его и изучить материал.

– Но погребальная камера! – возопил Говард. – Вошли ли воры внутрь? Мумия не повреждена? Конечно, вы проверите это, прежде чем...

– Конечно, нет, – пристально взглянул на него Эмерсон. – Мы с миссис Эмерсон руководствуемся научным принципом, а не праздным любопытством.

– Значит, миссис Эмерсон будет работать с вами? – Реплика принадлежала сэру Эдварду. Подняв одну бровь, он перевёл взгляд с меня на Эмерсона и обратно на меня. – А чем вы займётесь, если мне разрешено спросить?

– Раскопками, – сообщила я. – Осмотром обломков, фиксацией любых артефактов, которые мы сможем найти, и их точного местоположения.

– В самой гробнице?

– Было бы трудно выполнять эти действия где-либо ещё.

Бровь поднялась ещё выше. Затем он засмеялся и поднял свой бокал вина.

– Мои почтительные приветствия, миссис Эмерсон. Я начинаю понимать, что леди может быть... короче говоря, дама – со всей грацией, красотой и очарованием её восхитительного пола – может быть, тем не менее, такой же смелой и способной, как любой мужчина. Мои предрассудки поколеблены; смею ли я надеяться, что продолжение общения с вами разрушит их полностью?

– Поговорим об этом, – сказал Эмерсон и отвёл молодого человека в сторону.

Это достаточно резкое окончание общего обсуждения привело к тому, что общество распалось на более мелкие группы. Рамзеса было не оторвать от беседы с месье Легреном; когда я подошла, то поняла, что последний с по-галльски оживлённой жестикуляцией описывает событие, случившееся в Карнаке несколькими месяцами ранее. Несколько монолитных колонн Гипостильного зала рухнули, и авария потрясла весь город Луксор[132].

– Это было грандиозное событие! – восклицал Легрейн.

– Должно быть, – вежливо согласился Рамзес. И задумчиво добавил: – Мне повезло – в то время меня там не было.

– Pardon?[133] – недоумённо спросил месье Легрен.

Я остановилась и уставилась на затылок моего сына. Я не намеревалась просить его повторить фразу – благо слышала её довольно чётко – но не могла поверить в услышанное. У меня была склонность (вполне понятная, учитывая прошлое) обвинять Рамзеса во всём, что происходило в непосредственной близости от него, но не мог же он предполагать, будто я заподозрю его в том, что он взорвал храм в Карнаке!

Может быть, у Рамзеса появляется чувство юмора?

Рамзес повернулся и увидел меня. Его глаза блестели. Если бы это был не Рамзес, я бы назвала отблески в глазах мерцанием.