Пруд гиппопотамов

К концу вечера (после бессонной ночи и весьма напряжённого дня) даже я немного ослабела, но, усевшись перед зеркалом для традиционной сотни расчёсываний[134] и мысленно пересмотрев события прошедшего дня, почувствовала удовлетворение. Всё в порядке. В комнату Рамзеса поставили ещё одну лежанку. Месье Легрен предложил свою помощь и помощь своих людей. (Эмерсон, не собиравшийся делиться нашим открытием с другими археологами, отклонил предложение.) Начали поступать послания – от Масперо, содержавшие поздравления; от Сайруса Вандергельта, только что прибывшего в Каир и выказавшего намерение как можно быстрее «отстреляться» (если дословно); от других друзей-археологов с вопросом, чем они могут помочь. Эмерсон предложил сэру Эдварду должность официального фотографа, добавив, что предложение может быть отменено, если сэр Эдвард не прекратит глазеть на его жену…

– Во имя Неба, Эмерсон! – воскликнула я, уронив расчёску. – Он был всего лишь учтив. Надеюсь, ты не выразился без обиняков?

– За кого ты меня принимаешь, Пибоди? Я не помню точных слов, но был предельно тактичен, как и всегда.

Его руки легли мне на плечи, и лицо отразилось в зеркале передо мной. Я не могла удержаться от смеха, настолько самодовольным он выглядел.

– Молодой человек и гроша не даст за твою жену, Эмерсон. Он заинтересован в Нефрет.

– Он почти и не разговаривал с ней за весь вечер.

– Вот именно. Эмерсон, что ты делаешь?

– Я удостоверяюсь, – заявил Эмерсон, – что тебя не собьёт с толку внимание молодого болтливого аристократа.

– Но, Эмерсон, ты, должно быть, устал, а я ещё не закончила сто расчёсываний, и уже поздно...

– Тогда почему мы тратим время на разговоры?

Безусловно, разумный аргумент. Кроме того, я намеревалась использовать все возможные средства, чтобы не дать Эмерсону вернуться в гробницу нынешней ночью. И средства эти оказались достаточно эффективными, полностью оправдав мои надежды.

Однако нам не пришлось насладиться спокойным ночным сном. Было уже два часа ночи, когда меня разбудили уже знакомые звуки ожесточённой борьбы. Долгие годы практики приучили меня к бдительности и молниеносной реакции. Я схватила ночную рубашку и скользнула в неё, не успел Эмерсон проснуться. Я позволила себе напомнить: «Не забудь брюки, милый», схватила зонтик и рванулась к двери[135].

Сначала я немного растерялась, потому что, конечно, инстинктивно бросилась в комнату Рамзеса, находившуюся через коридор от нашей. Его дверь была приоткрытой, как и другая – дверь комнаты Нефрет. Сквозь дверную щель второй каюты проникал свет и доносились продолжавшиеся звуки побоища.

С зонтиком наготове я ворвалась в комнату – и застыла. В схватке сцепились двое. Как я и ожидала. Но даже не предполагала, что ими окажутся Нефрет и мисс Мармадьюк.

Шагнув вперёд, я приказала им немедленно прекратить. Они отпустили друг друга, задыхаясь и дрожа. Растрёпанные волосы Гертруды свисали на лицо, её ночная рубашка потеряла несколько пуговиц, но Нефрет пришлось гораздо хуже. Её рубашка распахнулась до пояса и слетела с одного плеча. Поймав мой взгляд, она поспешно поправила одежду и выпалила:

– Она ударила его, тётя Амелия! Она пыталась...

– О, небеса! – Гертруда осела на колени и тяжело прислонилась к стене. – Я не знала! Я думала… Господи Всеблагий! Он вернулся! Не позволяйте ему приближаться к ней!

«Он» оказался Давидом в сопровождении Ахмеда, который караулил за окном Рамзеса. Нефрет опустилась на колени у подножия кровати. Мне показалось, что сейчас не самый подходящий момент для молитвы, но, прежде чем я успела это прокомментировать, Нефрет повернулась ко мне с умоляющим жестом, и я с ужасом увидела, что её поднятая рука окрашена в малиновый цвет.

– Помоги мне, тётя Амелия. И не позволяй этой женщине...

– Разумеется, нет, – бросил Эмерсон из дверного проёма. – Амелия, тебе лучше сделать, как она просит. Никому не двигаться.

Я знала, что увижу. Не было видно только одного – того, кто обычно появлялся самым первым.

Рамзес свернулся калачиком на полу, полуприкрытый постельным бельём и самой кроватью. Нефрет пыталась тащить его за окровавленные руки, плотно прижатые к боку. Глаза Рамзеса были открыты.

Увидев меня, он сказал:

– Добрый вечер, мама. Это был не Давид.

– В самом деле? – Я оттолкнула Нефрет, пожалуй, сильнее, чем это было необходимо, и опустилась на колени перед Рамзесом. Он позволил мне поднять ему руки, заметив:

– Полагаю, было бы целесообразно остановить кровотечение. Я начинаю чувствовать лёгкое головокружение, но хочу кое-что сказать до того…

– Охотно верю, Рамзес.

Он держал кусок простыни прижатым к ране на боку. Я сложила другой кусок в плотный тампон и сильно прижала его.

– Ой, – сказал Рамзес. – Мама…

– Потише. Эмерсон, принеси мне аптечку. Нефрет, разорви эту простыню на полосы.

Эмерсон вернулся почти сразу.

– Как он?

– Счастливее, чем следовало ожидать. Лёгкое не проколото, вероятно, потому что нож скользнул по ребру. Рамзес, хватит корчиться. Я знаю, как болезненны примочки со спиртом, но должна продезинфицировать рану, прежде чем перевязать её.