Эта прусская образованная буржуазия в десятилетие после Базельского мира конечно же расцветала как никогда прежде; Берлин переживал тогда почти лихорадочный культурный расцвет, что странным образом часто предшествует политическим катастрофам. Можно было наблюдать подобное в Париже перед 1870, в Вене перед 1914 и еще раз в Берлине перед 1933 годом. Целое полчище литературных талантов заполнило тогда прусскую столицу. Аристократы, такие как Кляйст, Гарденберг (Новалис), Арним, де ла Мотт-Фуке; и представители буржуазии — как Тиек, Брентано, Фридрих Шлегель, Э.Т.А.Гоффманн. Романтический Берлин постепенно затмевал классический Веймар в качестве интеллектуального центра. В салонах Рахели Левин и Доротеи Шлегель смешивались литературные и политические круги общества. Даже член королевского дома, блистательно-эксцентричный принц Луи Фердинанд, вращался там; а в окружении самого короля теперь имели слово буржуазные советники, "прусские якобинцы" Байме, Ломбард и Менккен (последний из названных, кстати, дедушка Бисмарка со стороны матери). Среди аристократических министров и дипломатов есть такие головы, как Гарденберг и Гумбольдт, которые чувствовали себя ближе к новой буржуазной политико-литературной интеллигенции, чем к своим товарищам по сословию. Ни в коем случае не окостенение и не застой; напротив, сверкающий, духовно богатый мир, в котором так и бурлили современные, прогрессивные, гуманистические и реформистские идеи. Офицер Бойен, позже ставший известным в качестве военного реформатора, уже открыто рекомендовал упразднение плетей и побоев в армии, а также освобождение крестьян. Свобода занятий промыслами, эмансипация евреев, городское самоуправление были у всех на устах.
И не только в салонах. Большинство из реформ, которые позже между 1806 и 1813 годам были проведены фон Штайном и Гарденбергом, планировались и подготавливались в министерствах уже до 1806 года. Они только осуществлены не были. Потому что в основном воля реформирования оставалась все же уделом столицы, интеллектуалов и высшего чиновничества. В сельской местности, где жили 87 процентов прусских подданных и где царили юнкеры, она пока что разбивалась о массовое сопротивление все еще исправной, крепкой и здоровой феодальной системы. Можно так сказать: Пруссия не могла копировать Французскую революцию — хотя лучшие головы страны считали ее совершенно необходимой — поскольку была она для этого чересчур здоровой. В Пруссии в 1800 году не было никакой "революционной ситуации", как это было во Франции за десять лет до того. Там в 18 веке медленно загнивал феодализм. В Пруссии же он был еще полностью крепким и полным сил, и ему вовсе не требовалось особенно напрягаться, чтобы разделаться с планами столицы как с пустой болтовней.
Единственная большая реформа была проведена еще до 1806 года: освобождение крестьян на государственных землях. Оно несомненно было гораздо более успешным, чем позже попытка Штайна освободить крестьян из частных имений. Где государство само хозяйствовало, оно могло не только планировать и дискутировать, но и действовать. Более 50 000 государственных крестьян стали до 1806 года свободными собственниками; это больше, чем позже за весь период с 1807 по 1848 год. В остальном же все оставалось в планах и набросках; царила атмосфера реформ, но не было политики реформирования. У Пруссии после Базельского мира было достаточно заинтересованности и желания прогресса, но в то же время она оставалась как-то неспособной к движению, прикованной к своим старым учреждениям. Эти оковы разорвало лишь внешнее поражение; но поражение это переломило одновременно также и почти все государство.
Как дело дошло до войны и поражения 1806 года — это поразительная и поучительная история. Король Фридрих Вильгельм III, в полной противоположности со своими обоими предшественниками, был искренним пацифистом. Незадолго до своего вступления на трон он написал для своего собственного поучения и определения "Мысли об искусстве правления". В нем говорится: "Наивысшее счастие страны достоверно состоит в продолжительном мире; наилучшая политика следовательно это такая, которая постоянно эту основу имея перед глазами, делает так, чтобы соседи наши нас в покое оставили. Не следует вмешиваться в чужие дела, это недопустимо… Чтобы однако против воли не оказаться замешанным в чужие дела, следует остерегаться союзов, которые нас рано или поздно в них втянуть могут". Таким образом, мир посредством нейтралитета; и этой линии с видимым успехом Фридрих Вильгельм придерживался в течение девяти лет.