Психические убежища. Патологические организации у психотических, невротических и пограничных пациентов

Мой пациент г-н Д. не был уверен, что его добрые чувства достаточны, чтобы рискнуть признать свои мстительные импульсы и оградить свои объекты от осуществления мести. Его отношения с внутренним источником хорошего были ненадежны, что повергало его в панику, когда он начинал осознавать свою ненависть к своим объектам. Он чувствовал, что вынужден ограждать свою «плохость» и отрицал ее посредством всемогущественной, маниакальной псевдорепарации. Г-н Е. больше верил в источник внутренней «хорошести», с которым мог идентифицироваться, так что, например, дарение фекалий могло быть расценено как акт, демонстрирующий сильную амбивалентность. Это давало, по крайней мере, кратковременную веру в то, что его можно простить, и уменьшало необходимость отрицать свою ненависть и свои деструктивные, «дерьмовые» мысли. Такой прогресс всегда нестабилен, так что за выходом из укрытия неизбежно следует возвращение в него, снова и снова. Однако поскольку это раз за разом отыгрывается в отношениях с аналитиком, способность пациента признавать нанесенный ущерб может укрепиться, и периоды его контакта с депрессивными чувствами станут более частыми.

Глава 8 Отношение к реальности в психических убежищах

Мы видели, что психическое убежище становится тем местом, где человек ищет передышки от тревоги и достигает этого за счет большего или меньшего ухода от контакта с реальностью. В некоторых психотических убежищах такой разрыв с реальностью может быть очень сильным, но в большинстве из них устанавливается особое отношение с реальностью, в котором она и не принимается полностью, и не отрицается целиком. В данной главе я опишу этот особый, третий тип отношения к реальности, обеспечивающий стабильный характер убежища. Такой тип отношения связан с механизмами, подобными тем, которые описывает Фрейд в случае фетишизма (Freud, 1927) и которые играют важную роль в перверсии.

Ригидность появляется в том случае, когда спроецированные части самости невозможно отвести от объектов и возвратить Эго, и, как мы видели – например, в главе 5,-эта задача требует наличия способности соприкоснуться с реальностью для того, чтобы осуществлялся процесс скорби. Даже если достигнут частичный контакт, то подобного уклонения от реальности зачастую оказывается достаточно, чтобы предотвратить принятие утраты и таким образом помешать проработке скорби. Таким образом, убежище приводит к уклонению от переживания утраты и скорбь продвигается только до первой стадии, где объектами обладают и от них не отказываются полностью. В такой ситуации проекции не отводятся полностью от объекта и не возвращаются самости и единственным способом поддерживать контакт с утраченными частями самости становится собственническое обладание объектом, в который они были спроецированы. Поэтому на исходную ригидность патологических организаций опыт не оказывает никакого влияния.

Если передышка от реальности частична и временна, это не слишком опасно, но если она оказывается длительной или постоянной, то возникают проблемы. Убежище уже не служит временным укрытием, но превращается, скорее, в образ жизни, и пациент может поселиться в некоем мире сна или фантазии, который предпочтет миру реальному.

Хотя обычно мы ассоциируем слово «перверсия» с сексуальными извращениями, более широкий смысл этого понятия получает все большее признание. Некоторые современные аналитики (Chasseguet-Smirgel, 1974, 1981, 1985; McDougall, 1972) стали делать акцент на том, каким образом при перверсиях реальность толкуется превратно, а другие (Money-Kyrle, 1968; Joseph, 1989; Britton et al., 1989) описали перверсивные искажения вне области сексуальности. Такие случаи можно считать отражением душевного состояния, в котором реальность одновременно принимается и отвергается.