Психоанализ культуры

Уже довольно давно стало общеизвестно, что события первых пяти лет жизни оказывают решающее влияние на всю дальнейшую жизнь, и ничто из последующего неспособно ему противостоять. О способе, каким эти ранние впечатления утверждаются вопреки всем влияниям более зрелого периода жизни, можно было бы сказать много важного для познания, но к теме исследования не относящегося. Пожалуй, однако, менее известно, что наиболее сильное, схожее с навязыванием влияние исходит от тех впечатлений, с которыми ребенок сталкивается в ту пору, когда его психический аппарат мы еще не вправе считать полностью готовым к приему информации. Сам этот факт сомнения не вызывает, но он настолько удивителен, что мы лучше поймем его путем сравнения с фотографическим снимком, который после некоторой отсрочки по усмотрению автора может быть проявлен и превращен в изображение. В крайнем случае сошлемся на то, что один наделенный богатым воображением писатель со свойственной художникам решительностью предвосхитил это наше неудобоваримое открытие. Э. Т. А. Гофман имел привычку сводить множество образов, которыми он управлял в своих художественных произведениях, к смене картинок и впечатлений, пережитых им во время двухнедельной поездки в почтовой карете ребенком, сосущим материнскую грудь. То, что дети пережили и не поняли до двух лет, они не смогут вспомнить никогда, разве только во сне. Лишь в результате психоаналитического обследования оно может стать им известным, однако в более поздние годы пережитое может с помощью порывов навязчивости вторгаться в их жизнедеятельность и управлять их действиями, давить на их симпатии и антипатии, довольно часто определять их выбор объекта любви, не допуская рационального обоснования. Нельзя не видеть, в каких двух аспектах эти факты затрагивают нашу проблему. Во-первых, с точки зрения удаленности во времени[103], что в данном случае признается, собственно говоря, решающим фактором, например, в виде специфического состояния памяти, которое в случае такого детского переживания мы определяем как «неосознанное». В таком случае мы надеемся найти аналогию с состоянием, которое хотели бы придать традиции в психической жизни народа. Правда, представление о бессознательном очень сложно внедрить в психологию масс.

Достойный вклад в понимание исследуемых нами явлений вносит изучение механизмов, приводящих к образованию неврозов. И в данном случае решающие события происходят в раннем детстве, но при этом акцент делается не на времени, а на процессе, противостоящем заболеванию, на реакции на него. Немного упрощая, можно утверждать, что в качестве следствия этого переживания повышаются запросы влечения, требующего удовлетворения. Я отвергает его требование либо потому, что оно парализовано величиной этого запроса, либо из-за понимания опасности соответствующего действия. Первое из этих обоснований более раннее, оба сводятся к избеганию опасной ситуации. От этой опасности Я защищается с помощью процесса вытеснения. Напор влечения каким-то образом сдерживается, а его причина вместе с относящимися к ней восприятиями и представлениями забывается. Однако на этом процесс не заканчивается, влечение либо сохраняет свою энергию, либо снова накапливает ее, либо активизирует Я благодаря новой причине. Затем оно обновляет свои притязания, но тогда дорогу к нормальному удовлетворению человеку перекрывает то, что мы можем назвать шрамом от процесса вытеснения. Оставаясь запретом, оно где-то в слабом месте влечения прокладывает себе другой путь (без согласия и осознания со стороны Я) к так называемому эрзац-удовлетворению, которое теперь выступает как симптом. Все явления симптомообразования можно с полным правом назвать «возвращением вытесненного». Их отличительным качеством является, однако, далеко зашедшее искажение по сравнению с первоначальным содержанием вернувшегося переживания. Возможно, кто-то подумает, что вместе с последней группой фактов мы слишком далеко ушли от сходства с традицией. Но сожалеть об этом не стоит, так как тем самым мы приблизились к проблеме отказа от влечений.

Ж. Историческая истина

Все эти психологические экскурсы мы предприняли для подтверждения достоверности того, что религия Моисея оказала влияние на еврейский народ лишь в виде традиции. Вряд ли тут мы сумеем добиться чего-то большего, чем вероятностное знание. Однако предположим, что нам удалось полное доказательство, но и тогда все же сохранится впечатление, что мы удовольствовались чисто качественной стороной заявленной цели, не учитывая еще и количественную. Всему, что имеет дело с возникновением религии, включая, конечно же, и иудаизм, свойственно нечто грандиозное, не учтенное нашими предшествующими объяснениями. Так что должен был соучаствовать еще один фактор, у которого мало аналогов и нет ничего идентичного, что-то единичное и равновеликое, подобное тому, что из него возникло, подобное самой религии.