Психоанализ культуры

д) Когда ее одолевала непреодолимая потребность записать номер банковской купюры, прежде чем выпустить ее из рук, то и это оказалось объяснимо опять-таки происхождением этой потребности. В ту пору, когда у нее еще не возник план оставить мужа, если найдет другого мужчину, заслуживающего доверия, она позволила на курорте тактично ухаживать за собой одному господину, в серьезности намерений которого у нее оставались сомнения. Однажды ей понадобились мелкие деньги, и она попросила разменять пятикроновую монету. После размена он спрятал крупную монету в карман и галантно объявил, что и не подумает с ней расстаться, поскольку та побывала в ее руках. Теперь при очередных встречах у нее часто возникало искушение попросить его показать пятикроновую монету, чтобы убедиться, может ли она доверять его чувству к ней. Но не делала этого по той серьезной причине, что равноценные монеты неотличимы друг от друга. А значит, сомнение так и не бывало утолено и оставляло после себя навязчивое желание фиксировать номера банкнот, благодаря чему можно было бы отличить одну от других, равноценных ей.

Эти немногие примеры, взятые из моего обширного опыта, призваны только разъяснить тезис, что в навязчивых действиях все полно смысла и поддается толкованию. То же самое имеет силу и для настоящей церемонии, разве только в ее случае потребовались бы более обстоятельные сведения. Вместе с тем я не упускаю из вида, как далеко в ходе объяснения навязчивых действий мы, видимо, удалились от сферы размышлений о религии. В условия заболевания входит то, что подверженный навязчивости человек подчиняется ей, не подозревая о ее смысле, по крайней мере в главном. Лишь благодаря усилиям психоаналитической терапии ему удается осознать суть навязчивого действия, а тем самым и движущие им мотивы. Мы формулируем это важное положение дел следующим образом: навязчивое действие служит проявлению бессознательных мотивов и представлений. В этом, похоже, заключается его новое различие с религиозной практикой, но нужно помнить и о том, что отдельные верующие совершают религиозные обряды, не задумываясь об их значении, тогда как священник и религиовед чаще всего могут быть хорошо знакомы с символическим смыслом ритуала. Однако мотивы, подвигающие к отправлению культа, в целом неизвестны всем верующим или же представлены в их сознании маскирующими мотивами.

Анализ навязчивых действий уже познакомил нас с одним видом понимания их причин и с цепочкой крайне важных для них мотивов. Можно сказать, что страдающий от навязывания и запретов человек ведет себя так, словно находится во власти осознания вины, о которой ему, правда, ничего не известно, то есть от неосознанного сознания проступка, как приходится выразиться, невзирая на противоречивость употребляемых при этом слов. Источником этого сознания вины являются определенные, самые ранние психические процессы, постепенно обновляющиеся при каждом новом случае искушения, а с другой стороны, вызывающие постоянно готовый действовать страх предвкушения, ожидания несчастья, связанный с представлением о наказании из-за внутреннего восприятия искушения. До начала формирования церемонии больной еще сознает, что он обязан делать то-то и то-то, иначе случится беда, и, как правило, характер ожидаемого несчастья еще как-то улавливается его сознанием. Требующая каждый раз подтверждения взаимосвязь между поводом, при котором появляется страх ожидания, и тем, чем он угрожает, от больного уже скрыта. Таким образом, церемония начинается в качестве оборонительного или предохраняющего действия, вроде способа защиты.

Сознание вины у страдающего навязчивостью невротика соответствует заверениям верующих, что они знали, будто в душе являются страшными грешниками, что, видимо, религиозные обряды (молитвы, просьбы о помощи и т. д.), с которых они начинают любую повседневную деятельность и прежде всего любое незаурядное дело, выполняют для них роль оборонительной либо защитной меры.