Читаем Психогеография полностью

Противопоставляя себя очевидно иррациональному обществу, в котором разрыв между реальностью и упорно декларируемыми ценностями дошел до абсурдной крайности, сюрреализм направлял иррациональность против него, чтобы разрушить его поверхностную логику. Собственно, и успех сюрреализма во многом связан с тем, что идеология нашего общества в ее наиболее передовом выражении отказалась от строгой иерархии фактических ценностей и сама открыто пользуется иррациональностью, включающей отголоски сюрреализма. Главная задача буржуазии – не допустить нового взлета революционной мысли. Она осознала угрозу сюрреализма, и теперь, научившись растворять его в расхожей коммерческой эстетике, она спокойно рассуждает о том, до каких пределов хаоса он доходил в свое время. Тем самым буржуазия культивирует своеобразную ностальгию, параллельно дискредитируя любой поиск нового через его автоматическое сведение к сюрреалистскому дежавю, то есть к очевидной для всех неудаче. Ненависть к отчуждению в обществе христианской морали привела некоторых к культу такого же, пусть и насквозь иррационального, отчуждения в примитивных обществах – вот и все. Нужно идти вперед и продолжать рационализировать мир – это первое условие возможности вернуть в него чувства.

Распад как высшая стадия буржуазной мысли

Двумя главными центрами так называемой современной культуры являются Париж и Москва. Одни моды, идущие из Парижа, но формируемые далеко не только французами, оказывают влияние на Европу, Америку, Японию и прочие развитые капиталистические страны. Другие моды, административно насаждаемые из Москвы, оказывают влияние на все государства трудящихся, лишь в слабой степени доходя до Парижа и зоны его престижа в Европе. Влияние Москвы – в основе своей чисто политическое. Сохраняющееся по сей день традиционное влияние Парижа объясняется высокой концентрацией в нем профессионалов.

Поскольку буржуазная мысль увязла в систематическом смешении всего и вся, а марксистская мысль подверглась в государствах трудящихся значительным искажениям, и на Западе, и на Востоке господствует консерватизм, особенно в области культуры и нравов. В Москве он открыто демонстрирует себя, воспроизводя типичные повадки мелкой буржуазии XIX века. В Париже он рядится в одежды анархизма, цинизма или юмора. Хотя обе доминирующие культуры решительно неспособны ответить на реальные вызовы нашего времени, можно сказать, что Запад продвинулся в этой области производства дальше, тогда как зона влияния Москвы выглядит здесь как слаборазвитый регион.

В буржуазной зоне, где в общем и целом допущена видимость интеллектуальной свободы, возможность следить за движением идей и замечать многочисленные трансформации среды позволяет людям осознавать происходящий переворот, хотя его движущие силы остаются для них неподконтрольными. Господствующая чувственность пытается приспособиться к этому положению, препятствуя новым переменам, которые для нее в конечном счете губительны. Инициативы ретроградных течений неизбежно сводятся к трем тактикам: либо продлевать моду на решения, принесенные кризисом дадаизма и сюрреализма (иначе говоря, на культурное выражение умонастроений, спонтанно проявляющихся везде и всюду по ходу крушения вслед за прежними образами жизни самих оснований для жизни, принятых ранее); либо ютиться в духовных руинах; либо, наконец, возвращаться далеко назад.

Из числа упорствующих мод особенно часто встречается ослабленный вариант сюрреализма. Он сохраняет все элементы сюрреалистического вкуса, будучи начисто лишен соответствующего идейного содержания. Его эстетика сводится к повтору. Дойдя до стадии старческого оккультизма, последние отпрыски ортодоксального сюрреалистического движения не способны ни занять какую-либо идеологическую позицию, ни даже придумать что бы то ни было. Они поддерживают все более вульгарное шарлатанство и призывают плодить его дальше.

Культурная тактика, состоящая в том, чтобы ютиться в ничтожестве, активно заявила о себе после окончания Второй мировой войны. Она допускает выбор между двумя широко известными возможностями: скрывать ничтожество при помощи какого-нибудь заимствованного словаря или беззастенчиво его демонстрировать.

Первый вариант прославлен главным образом экзистенциалистской литературой, которая воспроизводит, приправив их поверхностной философией, самые затертые элементы культурной эволюции предшествующих тридцати лет и поддерживает интерес к себе, по существу основанный на рекламе, передергивая идеи марксизма или психоанализа, а также беспричинно выдвигая и так же беспричинно бросая всякого рода политические инициативы. Явно или скрыто практикующих подобные приемы великое множество. К тому же разряду относятся расплодившиеся во множестве абстрактные живописцы и теоретики их творчества.

Радостное утверждение полного духовного ничтожества иллюстрирует направление в нынешней неолитературе, именуемое «цинизмом молодых правых романистов»[27]. Впрочем, оно распространено и далеко за пределами правого фланга, романа и этой условной молодежи.

Перейти на страницу:

Все книги серии Minima

Дисней
Дисней

"Творчество этого мастера есть the greatest contribution of the American people to art – величайший вклад американцев в мировую культуру. Десятки и десятки газетных вырезок, варьирующих это положение на разный лад, сыплются на удивленного мастера.Все они из разных высказываний, в разной обстановке, разным газетам, через разных журналистов. И все принадлежат одному и тому <же> человеку. Русскому кинематографисту, только что высадившемуся на североамериканский материк. Впрочем, подобные вести опережали его еще из Англии. Там он впервые и в первый же день вступления на британскую почву жадно бросился смотреть произведения того, кого он так горячо расхваливает во всех интервью. Так, задолго до личной встречи, устанавливаются дружественные отношения между хвалимым и хвалящим. Между русским и американцем. Короче – между Диснеем и мною".

Сергей Михайлович Эйзенштейн

Публицистика / Кино / Культурология / Образование и наука / Документальное

Похожие книги

Александровский дворец в Царском Селе. Люди и стены, 1796–1917
Александровский дворец в Царском Селе. Люди и стены, 1796–1917

В окрестностях Петербурга за 200 лет его имперской истории сформировалось настоящее созвездие императорских резиденций. Одни из них, например Петергоф, несмотря на колоссальные потери военных лет, продолжают блистать всеми красками. Другие, например Ропша, практически утрачены. Третьи находятся в тени своих блестящих соседей. К последним относится Александровский дворец Царского Села. Вместе с тем Александровский дворец занимает особое место среди пригородных императорских резиденций и в первую очередь потому, что на его стены лег отсвет трагической судьбы последней императорской семьи – семьи Николая II. Именно из этого дворца семью увезли рано утром 1 августа 1917 г. в Сибирь, откуда им не суждено было вернуться… Сегодня дворец живет новой жизнью. Действует постоянная экспозиция, рассказывающая о его истории и хозяевах. Осваивается музейное пространство второго этажа и подвала, реставрируются и открываются новые парадные залы… Множество людей, не являясь профессиональными искусствоведами или историками, прекрасно знают и любят Александровский дворец. Эта книга с ее бесчисленными подробностями и деталями обращена к ним.

Игорь Викторович Зимин

Скульптура и архитектура