Противопоставляя себя очевидно иррациональному обществу, в котором разрыв между реальностью и упорно декларируемыми ценностями дошел до абсурдной крайности, сюрреализм направлял иррациональность против него, чтобы разрушить его поверхностную логику. Собственно, и успех сюрреализма во многом связан с тем, что идеология нашего общества в ее наиболее передовом выражении отказалась от строгой иерархии фактических ценностей и сама открыто пользуется иррациональностью, включающей отголоски сюрреализма. Главная задача буржуазии – не допустить нового взлета революционной мысли. Она осознала угрозу сюрреализма, и теперь, научившись растворять его в расхожей коммерческой эстетике, она спокойно рассуждает о том, до каких пределов хаоса он доходил в свое время. Тем самым буржуазия культивирует своеобразную ностальгию, параллельно дискредитируя любой поиск нового через его автоматическое сведение к сюрреалистскому дежавю, то есть к очевидной для всех неудаче. Ненависть к отчуждению в обществе христианской морали привела некоторых к культу такого же, пусть и насквозь иррационального, отчуждения в примитивных обществах – вот и все. Нужно идти вперед и продолжать рационализировать мир – это первое условие возможности вернуть в него чувства.
Двумя главными центрами так называемой современной культуры являются Париж и Москва. Одни моды, идущие из Парижа, но формируемые далеко не только французами, оказывают влияние на Европу, Америку, Японию и прочие развитые капиталистические страны. Другие моды, административно насаждаемые из Москвы, оказывают влияние на все государства трудящихся, лишь в слабой степени доходя до Парижа и зоны его престижа в Европе. Влияние Москвы – в основе своей чисто политическое. Сохраняющееся по сей день традиционное влияние Парижа объясняется высокой концентрацией в нем профессионалов.
Поскольку буржуазная мысль увязла в систематическом смешении всего и вся, а марксистская мысль подверглась в государствах трудящихся значительным искажениям, и на Западе, и на Востоке господствует консерватизм, особенно в области культуры и нравов. В Москве он открыто демонстрирует себя, воспроизводя типичные повадки мелкой буржуазии XIX века. В Париже он рядится в одежды анархизма, цинизма или юмора. Хотя обе доминирующие культуры решительно неспособны ответить на реальные вызовы нашего времени, можно сказать, что Запад продвинулся в этой области производства дальше, тогда как зона влияния Москвы выглядит здесь как слаборазвитый регион.
В буржуазной зоне, где в общем и целом допущена видимость интеллектуальной свободы, возможность следить за движением идей и замечать многочисленные трансформации среды позволяет людям осознавать происходящий переворот, хотя его движущие силы остаются для них неподконтрольными. Господствующая чувственность пытается приспособиться к этому положению, препятствуя новым переменам, которые для нее в конечном счете губительны. Инициативы ретроградных течений неизбежно сводятся к трем тактикам: либо продлевать моду на решения, принесенные кризисом дадаизма и сюрреализма (иначе говоря, на культурное выражение умонастроений, спонтанно проявляющихся везде и всюду по ходу крушения вслед за прежними образами жизни самих оснований для жизни, принятых ранее); либо ютиться в духовных руинах; либо, наконец, возвращаться далеко назад.
Из числа упорствующих мод особенно часто встречается ослабленный вариант сюрреализма. Он сохраняет все элементы сюрреалистического вкуса, будучи начисто лишен соответствующего идейного содержания. Его эстетика сводится к повтору. Дойдя до стадии старческого оккультизма, последние отпрыски ортодоксального сюрреалистического движения не способны ни занять какую-либо идеологическую позицию, ни даже придумать что бы то ни было. Они поддерживают все более вульгарное шарлатанство и призывают плодить его дальше.
Культурная тактика, состоящая в том, чтобы ютиться в ничтожестве, активно заявила о себе после окончания Второй мировой войны. Она допускает выбор между двумя широко известными возможностями: скрывать ничтожество при помощи какого-нибудь заимствованного словаря или беззастенчиво его демонстрировать.
Первый вариант прославлен главным образом экзистенциалистской литературой, которая воспроизводит, приправив их поверхностной философией, самые затертые элементы культурной эволюции предшествующих тридцати лет и поддерживает интерес к себе, по существу основанный на рекламе, передергивая идеи марксизма или психоанализа, а также беспричинно выдвигая и так же беспричинно бросая всякого рода политические инициативы. Явно или скрыто практикующих подобные приемы великое множество. К тому же разряду относятся расплодившиеся во множестве абстрактные живописцы и теоретики их творчества.
Радостное утверждение полного духовного ничтожества иллюстрирует направление в нынешней неолитературе, именуемое «цинизмом молодых правых романистов»[27]. Впрочем, оно распространено и далеко за пределами правого фланга, романа и этой условной молодежи.