Психологическая помощь: теория и практика

5. Если клиенты сообщают вам, что после посещения экстрасенса у них улучшились

отношения с близкими, следует прежде всего отметить их степень внушаемости и

учесть, что истероидность — именно тот оселок, на котором проверяется

профессионализм психолога, а затем уже пытаться или не пытаться выстраивать

возможные терапевтические отношения.

6. Если клиентка, вышедшая недавно замуж в третий раз, приходит с жалобой на то, что

опять “внезапно” разлюбила нового супруга, можете не сомневаться: до сих пор она не

нашла требующегося ей специалиста, которым в данном случае вполне может

оказаться гинеколог-эндокринолог.

Я мог бы продолжить этот ряд примеров-обобщений. Но позволю себе остановиться и высказать

следующее соображение. Обращение к психотерапевту может оказаться ошибочным, т.е. не по

назначению. В случае подобных обращений также иногда начинается некая совместная

деятельность, пусть с иллюзорными, мнимыми целями, но по форме строящаяся как

психологическая помощь. Однако здесь как бы снимается вопрос об истоках и содержании

психологической помощи, ибо слепой ведет слепого... С другой стороны, обращение к

психологу-психотерапевту может оказаться уместным и адекватным, а начавшаяся совместная

деятельность — в высшей степени целесообразной. Вот тут-то и возникает вопрос: в чем, где

искать истоки, основания этой психологической помощи, если, скажем, практика, сама

реальность современной жизни их в себе не содержит?

Какими внепсихологическими детерминантами задается то или иное целевое направление

(подход) психологической помощи? Возможно ли попытаться отрефлексировать внеситуативные

и внепсихологические феномены, определяющие специфику выстраивания иллюзорной или же

реальной психологической помощи?

В качестве некой исходной основы постижения природы “метапсихологических” детерминант я

предлагаю выделить изначальную двоичность, двойственность любого явления и предмета, лежащую в основе многообразия и предметного мира, и, как показали в своих исследованиях

гештальт-психологи, человеческого восприятия, а возможно, и познания в целом.

Позвольте обратить ваше внимание на тот несомненный факт, что эта, быть может, универсальная двоичность, бинарность, двойственность и природных явлений и, следовательно, психических структур (принадлежащих ее величеству НАТУРЕ) свойственна, как доказательно

показал Б. Ф. Поршнев, не только физическим явлениям (свет — волна и частица), но прежде

всего человеческой психике*.

Согласно терминологии Б. Ф. Поршнева, дипластия, служащая предтечей выстраивания

единицы как образа единого целого, проявляется, насколько мы можем судить об этом, и в

известном законе Элькоста (всякое человеческое чувство в норме амбивалентно), и в известных

ультрапарадоксальных состояниях ВНД, когда раздражитель одновременно и побуждает к

какой-либо деятельности и в то же время тормозит ее. Эта двойственность, обобщенная в

принципе дополнительности, зафиксирована в постклассических принципах индетерминизма и

неопределенности, согласно которым на самом деле невозможно точно знать, что именно

происходит в физической системе в данный момент.

В дипластии невозможно определить, какая из двух ипостасей является означающим, а какая

означаемым. Они одновременно и то и другое.

Чем сложнее то или иное явление, тем более явственно проявляется в нем эта “текучая”, неуловимая природа смысла. Чем менее сознание способно отразить сущность вещей и явлений, чем более погружено оно в жизнь “досмысла”, тем явственнее проявляется неуловимость

подлинности и многозначность слов-терминов.

Возможно, одним из первых в европейской культуре мысли выявил подобную многозначность

Платон. В его диалогах появляется слово “фармакон”, которое обозначает одновременно и

“лекарство”, и “яд”, и “колдовство”, соответствуя примерно русскому слову “зелье”*. Платон, правда, сомневается в значимости лекарства, так как последнее, наряду с болезнью, покушается

на жизнь и порождает новые болезни. Иное дело — гимнастика, тренировка!

“Фармакон” — символ неоднозначности, изменчивости, текучести, перехода (согласно

гегелевским законам) одного качества в иное — есть ли он знак и признак психического, или он

выходит за пределы психического и является признаком и свойством самого мира, формируя и

определяя, в свою очередь, самое психику и ее свойства?

“Фармакон”, этот лик оборотня, просвечивает через самые рациональные формы мышления. Но

еще раз зададимся вопросом: отражает ли он специфику мышления или специфику мыслимого?

Или же его сущность лежит вне ментальных процессов и подчинена социальным

закономерностям формирования общественного сознания?

В самом деле, “фармакон” — это скользкая семантика терминов, метафор и идеологических

клише: “воин-интернационалист” — он же никому не нужный солдат колониальной армии,

“мирный атом вышел из-под контроля” — в то же время означает ядерную катастрофу с