Психологическая помощь: теория и практика

общие правила и нормы поведения, являясь принадлежностью институционально-ролевого

уровня описания модели специалиста, и не затрагивает собственно “технологический” аспект его

деятельности; взгляды на проблемы жизни и смерти, здоровья и патологии, понимание и

трактовку понятия “благополучие клиента”, конкретные познания, относящиеся к

профессиональным требованиям к психологу, т.е. экзистенциальные проблемы и смыслы

деятельности.

Как отмечает Дж. Вуди, “детерминантой психотерапевтического процесса выступает то, что

психотерапевт является не только экспертом, но и личностью. А именно личность мыслит и

принимает то или иное решение” (Woody, 1990, p. 143). Ведь в моменте пересечения “Я-

функционального” и “Я-экзистенциального” сталкиваются в неповторимом взаимодействии

уровни и аспекты профессиональных и личностных проявлений психолога-практика, образуя

многомерный и многообразный “жизненный мир” этих профессионалов. Мир, в котором

психологически невозможна слишком большая дистанция между обоими “Я”. Мир, который уже

в самом начале своего проявления предполагает интенсивную вовлеченность в процессы

собственного развития (“интеграции”, “индивидуации”, “компенсации”, “роста” и т.п.). В

противном случае возникают раздвоенность, тревожность и, как следствие, неуверенность либо

авторитарность; тенденции не к инкорпорированию нового опыта, а наоборот — к обострению и

напряжению защитных механизмов: в конечном итоге возникает множество проблем и

препятствий на пути личностного роста, если таковой вообще возможен. (Глубокие замечания о

профессиональном и личностном самосознании отечественных психологов можно найти в статье

К. Роджерса “Внутри мира советских профессионалов”, где, в частности, отмечаются

раздвоенность, авторитарность, неуверенность и тревожность советских психологов (Rogers, 1987; см. Зинченко, 1991.)

Обобщив сказанное, можно предположить, что подобные противоречия в личностном и

профессиональном самосознании ведут к нарушению личностной и профессиональной

идентичности психолога. И наоборот, достижение адекватной профессиональной идентичности

снижает тревожность, повышает личностный потенциал, уменьшает дистанцию между “Я-

функциональным” и “Я-экзистенциальным”. С целью обоснования данного предположения и

построения соответствующей ему гипотезы с последующей ее верификацией мы провели

специальное исследование, в котором предметом служил когнитивный аспект профессиональной

идентификации психолога, а контролируемыми переменными — степень структурированности

знания, соответствующего той или иной психотерапевтической парадигме (А. Ф. Бондаренко, 1993)*.

Едва ли не самыми характерными оказались результаты, связанные с рубриками “эклектика” и

“не знаю”, вошедшими в пятерку наиболее мощных кластеров наряду с ответвлениями

экзистенциально-гуманистической и поведенческой парадигм. На наш взгляд, полученные

результаты весьма недвусмысленно отражают как общее положение в среде практических

психологов, по крайней мере в той ее части, которую удалось охватить обследованием (смеем

утверждать, что это некий усредненный профессиональный стандарт), так и основную проблему

профессиональной подготовки психологов-практиков — проблему профессиональных знаний и, следовательно, проблему профессиональной идентичности. Отсутствие профессиональных

знаний (в широком смысле слова, включая и овладение соответствующими техниками работы), осознаваемый или, что хуже, неосознаваемый эклектизм в работе и создают тот личностный

дискомфорт (тревожность, неуверенность и т.п.), который затрудняет путь профессионального

самоопределения отечественного практикующего психолога. Как следствие, отечественные

психологи вынуждены адаптироваться не к той парадигме, которая соответствует им и которой

соответствует личность того или иного психолога или клиента, а довольствоваться теми

направлениями, техниками работы, которые, попросту говоря, стали им доступны. К

сожалению, аргументом в пользу данного утверждения служит исследование семантического

содержания кластеров “эклектика” и “не знаю”. Оказалось, что последний на 100% состоит из

высказываний отечественных психологов, а первый — приблизительно на 80%. И это при том, что, например, американские психологи, даже идентифицируя себя с тем или иным

направлением, открыто говорили о своем эклектизме, в то время как отечественные чаще

отдавали предпочтение гуманистической парадигме. В связи с этим мы обратили внимание на

противоречия между суждениями в первой и второй частях опросного листа у отечественных

психологов. Так, на вопрос о терапевтических целях респондент отвечает в русле адлерианской

психотерапии: повышение самооценки, совместные исследования личностной динамики, помощь в поиске новых альтернатив, ободрение; а во второй части (описание принципов и

психотехник) приводит техники из гештальт-терапии или роджерианской терапии, центрированной на клиенте (завершение незавершенного, диссоциированный диалог, эмпатия, безусловное принятие и т.п.). Подобные противоречия, за счет которых, кстати, кластер