Психология масс

Очень многое достигается самым первым шагом, то бишь при очеловечивании природы. С безличными силами и судьбой не вступишь в спор, они остаются вечно нам чуждыми. Но если в стихиях бушуют страсти, как в человеческих душах, если даже смерть приходит не по воле случая, а выступает насильственным деянием злой воли, если повсюду в природе человека окружают существа, известные по опыту нашего собственного круга общения, то человек облегченно вздыхает, чувствует себя как дома среди окружающей жути и может психически справляться со своим безрассудным страхом. Быть может, мы по-прежнему беззащитны, но уже не ощущаем беспомощного паралича; мы способны, по крайней мере, откликаться – и, не исключено, даже узнали, как частично защититься (почему бы не ввести в действие против сверхчеловеческих насильников, то есть сил природы, те же средства, к которым мы прибегаем в своем обществе, – почему бы не попытаться заклясть их, умилостивить, подкупить, отнимая у них тем самым какую-то часть их могущества?). Такая замена естествознания психологией не только приносит мгновенное облегчение, но также указывает путь к дальнейшему укреплению своего положения.

Вообще в таком положении нет ничего нового, у него имеется инфантильный прообраз, который оно, собственно, лишь продолжает и развивает. Ведь в такой же беспомощности человек когда-то уже находился – будучи маленьким ребенком перед лицом родительской пары, не без оснований внушавшей ребенку страх, особенно отец, на которого при всем том можно было рассчитывать для защиты от известных опасностей. Потому вполне естественно сопоставить оба положения. Да и желание, как в сновидениях, играет тут свою роль. Сновидец может испытать предчувствие смерти, ощутить, будто нечто хочет загнать его в могилу, но работа сна умело выбирает условия, при которых это страшное событие превращается в исполнение желания: сновидец зрит себя в древней этрусской гробнице, куда он спустился для удовлетворения собственного археологического интереса[61]. Сходным образом человек превращает силы природы не просто в человекообразных существ, с которыми может общаться как с равными, – это не отвечало бы подавляющему впечатлению от них, – но придает им характер отца, мнит их божествами, следуя при этом не только инфантильному, но, как я пытался показать, также и филогенетическому прообразу[62].

Со временем делаются первые наблюдения относительно упорядоченности и закономерности природных явлений, в результате чего силы природы утрачивают свои человеческие черты. Но беспомощность остается с человеком, а с нею сохраняются тоска по отцу – и боги. Последние продолжают выполнять свою троякую задачу: они изгоняют ужас перед природой, примиряют людей с жестоким роком, выступающим прежде всего в образе смерти, и вознаграждают за страдания и лишения, выпадающие на долю человека в культурном сообществе.

Но постепенно внутри этих функций начинает наблюдаться смещение. Замечается, что природные явления по некоей внутренней необходимости происходят сами собой; боги, разумеется, остаются во главе природы, они обустроили природу и могут теперь предоставить ее собственному попечению. Лишь от случая к случаю посредством так называемых чудес, они вмешиваются в ход событий, как бы для того, чтобы показать, что по-прежнему обитают в первоначальной области своего господства. Что касается повелений рока, то никак не отделаться от неприятной догадки: беспомощности рода человеческого, пребывающего в затруднениях, ничем не поможешь. Здесь боги отказываются помогать раньше всего; а если это они некогда сотворили рок, то их решения приходится назвать непостижимыми. В умах одареннейших людей древности брезжило понимание того, что Мойра стоит над богами[63] и что сами боги наделены судьбой. Чем автономнее оказывается природа, чем дальше отстраняются от нее боги, тем упорнее все ожидания сосредоточиваются на третьей отведенной им функции, тем в большей мере нравственность становится их подлинным владением. Задача богов теперь состоит в том, чтобы восполнить дефекты культуры и наносимый ею вред, исцелять страдания, которые люди причиняют друг другу в совместной жизни, и следить за исполнением предписаний культуры, которым люди так скверно подчиняются. Самим предписаниям культуры приписывается божественное происхождение, они возвышаются над человеческим обществом, распространяются на природу и мироздание в целом.