Психология масс

Так создается запас представлений, порожденных потребностью сделать человеческую беспомощность легче переносимой, выстроенных из материала воспоминаний о беспомощности собственного детства и детства человеческого рода. Очевидно, что обладание такими представлениями ограждает человека в двух направлениях – против опасностей природы и рока и против горестей, причиняемых самим человеческим обществом. Общий смысл таков: жизнь в посюстороннем мире служит какой-то высшей цели, каковая, правда, нелегко поддается разгадке, но, несомненно, подразумевает совершенствование человеческого естества. Быть может, предметом облагораживания и возвышения должно быть духовное начало в человеке – душа, которая с течением времени, медленно и неохотно, отделилась от тела. Все, что совершается в земном мире, есть выражение намерений какого-то непостижимого для нас разума: он неисповедимыми, затруднительными для нашего понимания путями и способами в конце концов направит все к благу, то есть к радостному для нас исходу. За каждым человеком присматривает благое, мнимо строгое Провидение, которое не позволит, чтобы мы стали игрушкой сверхмогучих и беспощадных сил природы; даже смерть есть вовсе не уничтожение, не возвращение к неорганической безжизненности, но начало нового вида существования на пути к высшему развитию. С другой стороны, те же нравственные законы, которые установлены нашими культурами, царят над всем мирозданием, разве что некая всевышняя судебная инстанция следит за их исполнением несравненно более властно и последовательно. Всякое добро в конечном счете вознаграждается по заслугам, всякое зло карается, если не при этой жизни, то в последующих существованиях после смерти. То есть все ужасы, страдания и трудности жизни предназначены к уничтожению; жизнь после смерти, которая продолжает нашу земную жизнь (подобно невидимой части спектра, что примыкает к видимой), принесет исполнение всего, чего мы, быть может, не дождались на сем свете. Верховная мудрость, повелевающая этим ходом событий, бесконечная всеблагость, в ней выражающаяся, справедливость, берущая в ней верх, – все это черты божественных существ, создавших нас и мироздание как таковое. Или, скорее, черты единого божественного существа, которое в нашей культуре сосредоточило в себе всех богов архаических эпох. Народ, которому впервые удалось такое сочетание всех божественных свойств в одном лице, немало гордился этим шагом вперед. Он как бы выставил на всеобщее обозрение отцовскую фигуру, что исходно таилась за всяким образом бога; по сути, это был возврат к историческим началам представления о божественности. Теперь, когда бог стал единственным и единым, отношение к нему снова смогло обрести ту близость и насыщенность, какие свойственны детскому отношению к отцу. Правда, раз уж для божественного отца было сделано так много, людям хотелось получить взамен вознаграждение – хотя бы стать его единственным любимым ребенком, избранным народом. Намного позднее благочестивая Америка выдвинет притязание быть God’s own country, «собственной страной бога»; это, безусловно, оправданно, если усматривать здесь одну из форм человеческого поклонения божеству.

Подытоженные выше религиозные представления имели, естественно, долгую историю развития, творились разными культурами на различных этапах становления. Я выделил одну такую стадию, приблизительно соответствующую окончательной форме религии в нашей нынешней белой христианской культуре. Легко заметить, что не все части этого религиозного целого одинаково хорошо согласуются друг с другом, что противоречия повседневного опыта непросто сгладить и убрать. Но даже такие, каковы они есть, эти – в широком смысле религиозные – представления считаются драгоценнейшим достоянием культуры, высшей ценностью, доступной участникам культуры. Они ценятся куда выше всех искусств и умений, позволяющих открывать земные недра, снабжать человечество пищей, предотвращать болезни и так далее. Люди полагают, что жизнь станет невыносимой, если религиозные представления утратят для них ту ценность, которая этим представлениям приписывается. Но встает вопрос, каковы эти представления с точки зрения психологии? Откуда проистекает то почтение, которым они окружены? Какова, если сделать следующий робкий шаг, их действительная ценность?

IV

Исследование, которое разворачивается плавно и без помех, подобно монологу, таит в себе ряд опасностей. Легко поддаться соблазну и отодвинуть в сторону мысли, грозящие прервать ход изложения; взамен возникает чувство неуверенности, которое в конце концов приходится заглушать в себе чрезмерной решительностью. Буду воображать поэтому противника, с недоверием следящего за моими доводами, и позволю ему высказываться время от времени[64].